Проснувшись, я чувствовала себя не слишком отдохнувшей, но была рада увидеть, что светит солнце. За моим окном стоял зимний лес в черных и серых тонах, в дожде осыпающейся листвы. Ветер был таким же неистовым, как и раньше, но, произведя хаос в природе, он подарил нам ярко-голубое небо, которое никогда не увидишь над Лондоном.

Одевшись в свежее платье, все еще черное, в знак траура по матушке, я улыбнулась своему ребячеству прошлой ночью. Какой же усталой, должно быть, я была, если навоображала себе все это! «Слишком много романов начиталась», — обругала я себя.

Решив поддерживать свой дух и сделав себя настолько привлекательной, насколько было возможно, я спустилась вниз, на запах завтрака, доносившийся из нижних комнат.

Мы с матерью редко завтракали в Лондоне, поскольку нам приходилось начинать трудиться, едва лишь в наши окна заглядывал утренний свет. Хотя мы уже не бились в нужде, как в ту пору, когда мне было десять лет, но до благополучия было далеко, и ради небольшого комфорта надо было много работать. Желая научить меня всем своим приемам шитья, мама давала мне каждый день такие задания, чтобы я смогла достичь совершенства и иметь собственную клиентуру. Мы работали у себя на квартире, занимаясь там всем — и кройкой, и шитьем, и закупкой ткани у оптовиков в центральном Лондоне. После абсолютной бедности в дни моего детства к тому времени, когда мне исполнилось четырнадцать, мать уже создала себе некоторую репутацию и имела постоянную клиентуру. Но теперь все это осталось позади — тихая жизнь среди выкроек и вечерние прогулки. Я сама по себе, без семьи, до тех пор, пока не установлю снова связь с Пембертонами и не выйду замуж за Эдварда.

За столом был только Теодор. Он с преувеличенной галантностью встал и усадил меня, прежде чем вернуться к своему завтраку.

— Хорошо спалось, Лейла?

— Достаточно хорошо, учитывая все.

— Учитывая что? — он слегка выкатил глаза от удивления.

— Учитывая всю эту сельскую тишину. В Лондоне мы засыпали под стук конских подков, под звук колес по мостовой, крики уличных торговцев и музыку арабских музыкантов.

Он усмехнулся.

— И как люди могут жить в городах!

— О, это не так уж плохо. — Я подумала о красивых домах Гросвенора и Белгравии-Сквер и спросила про себя, почему мои родственники не имеют такого.

— Вам здесь понравится. Даже зимой Херст — прекрасное место для жизни.

Служанка принесла мне чай и тосты. Кузен Теодор, снова красиво одетый, наслаждался чашкой чая. Его глаза, немного рыбьи, снова остановились на моем лице с утомительным изучающим выражением. Он опять говорил нечто совсем иное, чем то, о чем думал.

— Могу я сегодня показать вам поместье?

— Да, мне бы этого хотелось.

Я решила не позволять своим фантазиям испортить мне день. Тетушка Сильвия умерла, и все мои надежды теперь были связаны с этими шестью людьми, и я тайно поклялась не уезжать отсюда, пока они наконец не признают меня своей.

— Так скажите же мне, Лейла, — произнес он, небрежно помешивая свой чай, — что привело вас обратно в Херст?

Я ответила ему озадаченным взглядом. Это была странность номер два: потребность расспрашивать о моем пребывании здесь. Если Пембертоны не были заняты сокрытием своего прошлого, то их волновал вопрос, почему я здесь.

— В течение двадцати лет моей семьей была моя матушка. Когда она умерла, я ощутила себя потерянной и заброшенной. Мне снова была нужна семья, так же, как я думаю, она нужна каждому.

— А как же этот ваш жених? Скоро он станет вашей семьей.

— Да, но это не кровное родство, как Пембертоны. Вы ведь, конечно, понимаете.

— Конечно, — он, казалось, удовлетворился этим. — Кстати, бабушка хочет сегодня вас видеть.

Хочет меня сегодня видеть! Мной командуют?

— Сейчас ей ужасно нездоровится. Кроме того, ей ведь восемьдесят лет.

— Тогда я сейчас поднимусь к ней.

— Не сейчас. После обеда. Я должен буду привести вас туда и представить. Бабушка… как бы это сказать… эксцентрична?

— Как Колин?

Теодор усмехнулся, но в этой усмешке не было веселости. Его черные волосы были безупречно причесаны, и он мог бы быть почти красавцем, если б не его тусклые глаза и не атмосфера неискренности. Почему-то я боялась, что никогда не пойму, как себя с ним держать.

— А где остальные?

— Моя мать с бабушкой. Отец отправился в Ист Уимсли. Марта украшает вышивкой все, что попадается под руку. А Колин — ну, кто его знает, где Колин!

— Скажите мне, Тео, эти огромные заводы в Ист Уимсли, у станции. Они наши?

Я на мгновение подумала, что его оскорбит слово «наши», но была полна решимости не отделять себя от семьи такими определениями, как «мое» и «ваше». Во всяком случае, он обошел это молчанием.

— Да. Мы владеем Ист Уимсли, или, по крайней мере, прилегающими землями. Пембертоны — пятые в числе крупнейших производителей текстиля в Англии.

— Я не знала!

Его глаза слегка сузились. Хотя я никогда не могла понять, о чем думает кузен Теодор, у меня возникло подозрение, что он решил, что я нахожусь здесь по корыстным мотивам и что меня манит богатство Пембертонов.

— Ваша мать действительно держала вас в неведении, не так ли?

Его намек раздосадовал меня. Хотя я была гостем, я не должна позволить запугать себя Теодору Пембертону.

— Да. А вы не знаете, почему?

На миг наши взгляды встретились, и я почувствовала, что он вот-вот признается, но потом он поборол себя.

— Не могу себе представить.

— Приветствую вас, дорогие кузены.

Я вздрогнула, испуганная. Колин стоял у двери, широко расставив ноги, с хлыстом в руке. Его волосы торчали вихрами, как будто он был на ветру, жесткая улыбка освещала лицо.

— Доброе утро, кузен Колин, — вежливо ответила я.

Его костюм вряд ли подходил для завтрака, но он, тем не менее, без церемоний присоединился к нам.

— Нет, Колин, все же ты увалень невоспитанный.

— Спасибо тебе, Тео. Ты здесь являешься блестящим примером для нашей новой родственницы. Так страстно желая быть причисленной к великолепным Пембертонам, бедняжка Лейла может лишиться иллюзий, увидев проявления нашей не слишком братской привязанности. — Колин налил себе чаю и шумно отпил его. — Скажите, Лейла, вы ездите верхом?

— Немного.

— Нет, я имею в виду не все эти забавы с пони в Роттен Роу. Я имею в виду, вы занимаетесь верховой ездой?

— В таком случае, полагаю, что нет.

— Гляньте-ка, что город с людьми делает!

Глядя через стол на обоих мужчин, я не понимала, кто из них двоих хуже: Тео, с его неискренностью и вежливостью, или Колин, с его безжалостной честностью.