Восстановление институтов власти, безусловно, послужило бы средством «поставить их на место», и генерал де Голль собирался этим заняться, но он считал, даже знал, что ключ к решению проблемы находится в Москве. Франко-советские отношения на государственном уровне, которые он хотел укрепить, должны были помочь ему отодвинуть на задний план революционные идеи. Вот почему организация поездки в Москву осенью 1944 г. имела такое значение. Генерал де Голль тем более в этом убедился, наблюдая явное потепление англо-советских отношений по итогам октябрьского визита Черчилля в СССР33.

Поездке предшествовала очень тщательная подготовка на протяжении всего ноября. Сохранившиеся документы дают основания предположить, что у истоков того, что стало целым предприятием, лежало желание генерала де Голля встретиться со Сталиным. Гарро подтверждает в своем послании правительству от 16 ноября: «Г-н Деканозов вчера меня принял… Он дал мне знать, что генерал де Голль 8 ноября известил г-на Богомолова о своем желании нанести визит членам советского правительства, и сообщил о положительном ответе, который передан послу в Париж»34.

В ноте, приложенной к этой телеграмме, советский посол подтвердил генералу де Голлю отправленное ему приглашение. Эти тексты объясняют условия, в которых поездка была задумана и организована. Но в своих «Мемуарах» генерал де Голль, расходясь с Деканозовым, приписывает ее инициативу советской стороне: «Г-н Богомолов, – пишет он, – сразу же по окончании визита гг. Черчилля и Идена стал торопить меня с поездкой в Москву»35.

Хотя бесполезно пытаться выбирать между противоположными версиями того, что стояло за поездкой в Москву, надо констатировать: они позволяли предвидеть трудности и недопонимание, сопровождавшие визит генерала де Голля в СССР. Он сразу же занял позицию силы. Он полагал, что Франция отныне в состоянии вмешиваться в игру великих держав и потому, что франко-советский диалог дает ему козыри в отношениях с англо-американской стороной, и, главное, потому, что обе страны, СССР и Франция, в гораздо большей степени сходятся, чем два остальных союзника, по двум основным вопросам: ненависти к Германии и желании нейтрализовать ее навечно. Де Голль неустанно повторял, что только континентальным державам Германия угрожает напрямую, а стало быть, их объединяет заинтересованность в том, чтобы отвести эту угрозу. И он сделал из этого вывод, что Сталин должен благосклонно отнестись к желанию Франции контролировать левый берег Рейна. В замечательной биографии генерала де Голля Жан Лакутюр довольно расплывчато отзывается о том, что он считает «просчетами» и даже «наивностью»36. Если по поводу последнего замечания можно счесть биографа чересчур суровым, нужно признать, что он совершенно справедливо указал на иллюзии, которые питал генерал, предпринимая эту поездку. Он точно недостаточно принял во внимание расчеты и цинизм Сталина, который оценивал отношения между государствами в свете их реальной силы. Тот, кто с презрением отзывался о папе, спрашивая, «сколько у него дивизий», постоянно выказывал свое пренебрежительное отношение к Франции, которая, по его мнению, «бросила сражаться». Де Голль предпочитал игнорировать эти высказывания, будучи убежден, что его личный авторитет перевесит и он сможет общаться со Сталиным на равных. Строя такие иллюзии, он пренебрегал тремя факторами: соглашением, объединявшим англо-американскую сторону и СССР по основным пунктам, особенно по разделу сфер влияния, тем самым соглашением, о котором Черчилль упоминал во время поездки в Москву; опасением Сталина, что, чересчур противопоставляя себя партнерам, он ослабит их желание полностью сокрушить Германию; наконец, возможностью сепаратного мира между Гитлером и англо-американской стороной. Действительно, вплоть до окончания конфликта Сталина преследовала мысль о возможном «предательстве» со стороны союзников, тем более что, как он знал, кое-кто из окружения Гитлера питал надежду на такое решение, которое могло бы спасти Германию от полного уничтожения. Когда де Голль покидал Париж, он был уверен, что «ранг» Франции и его собственный статус обрели новый смысл. Прежде всего потому, что он добился от Рузвельта признания, в котором только что переизбранный американский президент до сих пор ему отказывал37. Но еще и потому, что Франции удалось добиться места в Европейской консультативной комиссии38, став, таким образом, стороной, принимающей решения, связанные с разгромом Рейха. Де Голль знал, что после того, как он справился таким образом с американцами, ему остается убедить Сталина вести диалог с Францией и поддерживать ее просьбы.

Это было незабываемое путешествие! Де Голль вылетел из Парижа 24 ноября, до Москвы добрался 2 декабря, а уехал оттуда 10-го. Между отъездом и прибытием в Москву он успел сделать остановки в Каире, где пообщался с королем Фаруком, в Тегеране, где встретился с шахом, в Баку, а главное, в Сталинграде, где его визит окружен легендами. В поездке генерала сопровождала внушительная делегация: Жорж Бидо и директор его кабинета Шарбоньер, директор его собственного кабинета Гастон Палевски, который не пользовался любовью Сталина, генерал Жуэн, Морис Дежан, на тот момент директор политического департамента на Кэ-д’Орсэ, дипломатический советник Этьен Бюрен де Розье, его настоящий наперсник лейтенант Клод Ги и, наконец, дипломат Жан Лалуа, его переводчик, которому мы обязаны бесценными, хотя и не всегда бесспорными, сведениями об этом событии. В телеграмме с инструкциями, которую Жорж Бидо отправил Роже Гарро 24 ноября, министр настаивал: «Ориентируйтесь не столько на прецедент Бенеша, сколько на прецедент Черчилля. Прием в посольстве следует сделать расширенным. Крайне желательно, чтобы на нем присутствовал г-н Сталин»39.

Соответствовал ли прием генерала де Голля по масштабам приему Черчилля? По крайней мере, если судить по рассказу о нем в «Мемуарах» самого генерала, описывавшего «большую толпу»? Прежде заглянем в Сталинград, куда генерал так стремился. Эта поездка на места ожесточенных сражений породила удивительную легенду. Де Голль, стоя в окрестностях города-героя, посреди настоящих баррикад из немецких танков, припорошенных снегом, якобы очень громко сказал Бидо: «Какой народ! Какая армия у этих немцев!» В увлекательной статье, посвященной этому путешествию, Жан Лалуа40 опровергает факт произнесения этих слов, а Жан Лакутюр подтверждает его версию. Но ни тот, ни другой не принимали в расчет недоразумение, стоящее за этой легендой. Фраза генерала де Голля якобы прозвучала во время его торжественного шествия к Сталинграду и в присутствии Молотова. Если эта версия верна, чувство восхищения немецкой армией, выраженное генералом, особенно оскорбительно для СССР. Но рассказ неверен в двух основных пунктах: Молотова не было рядом с генералом, и происходило это не в Сталинграде. Лалуа много раз цитировал фразы генерала де Голля, исполненные восхищения перед мощью и храбростью немецкой армии, но уточнял, что они произносились до визита в Сталинград, в одном прифронтовом поселке, расположенном на Сталинградском шоссе, и в присутствии одних только французов. Если даже этот эпизод передан неточно, факт остается фактом: генерал де Голль выражал и свое восхищение грандиозной и трагической битвой, которую вела на подступах к Сталинграду немецкая армия до истощения всех своих ресурсов, и восхищение качествами этой армии. Нет никакого сомнения, что за этими его словами стояла профессиональная солидарность военного.