На фоне этих унизительных эпизодов де Голль в июне 1942 г. встретился с Богомоловым, и эта встреча имела большой резонанс. Генерал рассказал советскому послу о том, что опасается захвата и раздела французской колониальной империи англичанами и американцами. В этом случае, сказал он, – если верить рассказу советского посла, – у него останется только один выход: перебазировать «Свободную Францию» в Москву. Как бы отреагировал Сталин, спросил он у Богомолова, на такой ход событий? Богомолов не комментировал25 эту беседу, но известно, что чуть позже с ним встретился Дежан, который приложил все усилия, чтобы предложению генерала не придавали слишком большого значения, и эта идея так и осталась нереализованной.

Все изменила битва при Бир-Хакейме, реабилитировавшая французских солдат. Поздравляя де Голля с этим успехом, Черчилль уверял, что его страна не собирается лишать Францию ее империи. «Мы ведем не колониальную, а мировую войну», – сказал он генералу. При этом он не пошел на то, чтобы решительно отмежеваться от поддержки американцами вишистского режима. 14 июля «Свободная Франция» становится «Сражающейся Францией». Тем самым генерал де Голль ясно дал понять, что не только возглавляет оппозицию Виши, но, главное, руководит воинскими формированиями, участвующими в общей войне. Англия сразу же признала «Сражающуюся Францию», но вновь уточнила, что английского представителя при ней не будет, поскольку в противном случае «де Голль был бы признан в качестве главы суверенного государства»26. США, со своей стороны, не только охарактеризовали «Сражающуюся Францию» как «патриотическое движение, символ национального сопротивления», но и добавили к этому реальные действия, прикомандировав к организации двух высокопоставленных военных. И все же решающий сигнал поступил из Москвы, 28 сентября 1942 г. «Сражающуюся Францию» объявили «совокупностью французских граждан и территорий, которые не признают капитуляции…», а Французский национальный комитет «руководящим органом “Сражающейся Франции” и единственным органом, обладающим правом организовывать участие в войне французских граждан и французских территорий и представлять их интересы при правительстве Союза Советских Социалистических Республик»27. Таким образом, Сталин признал личный авторитет генерала де Голля в еще большей степени, чем Лондон и Вашингтон.

Отношениям между де Голлем и СССР благоприятствовало тогда множество факторов. Успех при Бир-Хакейме показал, что Франция уже не просто побежденная страна, о которой Сталин много раз отзывался с презрением. Кроме того, фактический отказ или откладывание англо-американской стороной на отдаленное будущее открытия второго фронта в Европе в пользу операции в Средиземноморье жестоко разочаровало Сталина. Вследствие этого подрывные операции на территории Европы приобретали в его глазах новый смысл. В отсутствие второго фронта заверения генерала де Голля, что он сможет организовать Сопротивление с привлечением к участию в нем коммунистов, становились в ходе войны важным козырем, который Сталин принял во внимание. Именно об этом 8 августа 1942 г. заместитель наркома иностранных дел Деканозов говорил Роже Гарро, который резюмировал позицию собеседника следующим образом: «Очевидно, что в связи с отсутствием перспектив наступления союзных сил на Западе Советское правительство – которому придется еще три месяца, до наступления зимы, любой ценой сдерживать чудовищный натиск немецких армий – горячо желало бы всеобщего восстания в порабощенных странах»28. Наконец, неоднократно выражавшееся генералом де Голлем желание установить военные связи с Москвой и задействовать войска на Восточном фронте способствовало тому, чтобы Сталин перестал его игнорировать. Осенью 1941 г. генерал решил направить в СССР военную миссию во главе с генералом Пети. Тот учился вместе с ним в Сен-Сире, а затем служил начальником его Генштаба в Лондоне. Похоже, именно с тех пор у генерала Пети, который позже станет очень обременительным попутчиком, появилась склонность, объясняя свою позицию в Москве, отзываться о сотрудниках де Голля не в самых лестных выражениях и преувеличивать роль коммунистов в Сопротивлении: «Среди голлистов насчитывается мало патриотических и антифашистских элементов… Таким образом, необходимо, чтобы все патриотические элементы, и прежде всего военно-воздушные и военно-морские силы генерала де Голля, получили ясную политическую ориентацию. Это задача соответствующих компартий»29, – настаивал он в беседе с представителями советской стороны.

Идея направить французские войска на Восточный фронт рассматривалась с конца 1941 г. в двух вариантах: либо легкая дивизия, либо истребительная эскадрилья в составе 40 пилотов. По условиям соглашения, заключенного 12 января 1942 г. по итогам обмена письмами и секретной беседы Дежана и Майского, предусматривалось направление на Восточный фронт боевого соединения «Свободной Франции»30. Этот проект приветствовали в Москве, но он совсем не устраивал англичан, поскольку личный состав этого соединения предполагалось набирать из частей, развернутых в британских владениях, что вызвало негативную реакцию Лондона. Де Голль решил без промедления следовать по данному пути, несмотря на британскую критику и бюрократические препоны, чинимые советской стороной. В мае, на встрече с Молотовым в Лондоне, он заверил его в желании видеть, как французы сражаются плечом к плечу с красноармейцами, и в своем намерении отдать впоследствии распоряжения, которые насытят это предложение конкретикой. 16 декабря после определения обсуждавшихся в Москве генералом Пети условий участия СССР в снабжении, обучении и финансировании частей «Сражающейся Франции» было заключено соглашение, и первые пилоты будущей эскадрильи «Нормандия» (впоследствии «Нормандия– Неман») прибыли в Москву. Эту часть, в дальнейшем доросшую до масштабов истребительного полка, ждала славная судьба, хотя и отражавшая противоречия между участниками странного англо-американо-франко-советского альянса. Но в конце 1942 г., столь богатого событиями, создание истребительной эскадрильи помогло убедить Сталина в том, что «Сражающаяся Франция» способна вносить вклад в события на фронте, и в других ее преимуществах. Действительно, понятно, почему СССР так охотно признал «Сражающуюся Францию». Разумеется, де Голль и Сталин, принимая решения, руководствовались своими соображениями. Для первого Франция могла бы воспользоваться своим участием в боевых действиях на Восточном фронте, чтобы в час победы оказаться на равных со своими союзниками. А для Сталина разве это не могло быть также средством, чтобы подготовить в послевоенной Франции и Европе условия для политических изменений, отвечающих советским интересам? А может, и мировую революцию, так и не случившуюся, к великому разочарованию Ленина, по окончании Первой мировой войны?