Она метнулась на кухню. Я пошел за нею. За нами увязалась любопытная бабка, желающая лично понаблюдать шоу «разборка с алкашом».

Но мне было не до этого. Сознание ругалось, характеризуя эмоциональными фразами окружающую обстановку. На ум лезли непарламентские выражения о женщинах с низкой социальной ответственностью, лицах нетрадиционной ориентации и видах извращённого секса.

На кухне за старым столом с потёртой и исцарапанной столешницей сидел татуированный мужик лет пятидесяти в серой от грязи майке и клубком спутанных волос, кокетливо выглядывающих из выреза на груди. Рядом с ним стояли ополовиненная бутылка «Пшеничной», давно не мытый стакан и тарелка с нарезанными кружочками маринованного огурца.

«Точно шалман,– констатировал я.– Вот же ж, млять, чего же мне так не везёт?!»

–Пашенька, ну нельзя же днём уже за бутылку браться!– начала воспитательную работу родительница.– Тебе же ночью на смену идти, а ты пьёшь уже.

Мужик молчал, тупо уставившись глазами в стол. Икнул, брызнув слюной на стол. Затем поднял голову и увидел меня. Выражение лица стало более осмысленным. Губы алкаша растянулись в улыбке.

–О, Миха. Выписали уже? Садись, выпьем!– протянул ладонь поклонник зелёного змия.

После короткого колебания я решил всё-таки пожать руку жертве алкоголя.

А мать, пользуясь тем, что внимание любителя водки отвлечено, попыталась схватить бутылку с живительной влагой.

–Ты чего?– Мужик быстро цапнул драгоценный сосуд, разразился матерной тирадой и замахнулся.

Хватаю его за запястье.

–Не надо. Поднимать руку. На мою мать,– советую Паше.

–Правильно, Миша, молодец,– поддержала меня довольная Петровна.– Никак за ум взялся! Не давай пить этому ироду! Совсем уже с ума сошёл!

Отёчная морда мужика налилась кровью. Он попытался схватить другой рукой кухонный нож, лежащий на столе. Резко толкаю его плечом, и приподнявшийся со стула Паша падает грудью на стол. Нож, до которого он чуть не успел дотянуться, улетает на пол. Бутылка с грохотом падает, орошая стол и коричневый, местами вздыбленный линолеум прозрачной влагой.

Приходится скручивать взревевшего мужика, заламывая руки за спину.

–Куда его тащить?– спрашиваю у матери.

–Сейчас, Миша, сейчас, я комнату открою,– засуетилась родительница.

Тело брыкается, но как-то вяло. Мычит нечленораздельно матюки, но я уже вытаскиваю его в коридор. Мать дрожащими руками вставляет ключ в замок одной из комнат и распахивает дверь. Затаскиваю алкаша в помещение и укладываю на диван. Он пытается встать, но лёгким толчком в грудь снова отправляю его в горизонтальное положение.

Паша, поняв, что встать не получится, сворачивается в клубочек, подтягивает подушку к себе и моментально засыпает, радуя нас могучим храпом.

Утираю пот, дышу, как будто после марафона, сердце чуть не выпрыгивает из груди, отстукивая барабанную дробь о грудную клетку.

–Сыночка, с тобой всё в порядке?– обеспокоенно спрашивает мама, заметив моё состояние.

–Нормально. Просто ещё не совсем восстановился после больницы,– успокаиваю родительницу.

–Может, пойдёшь полежишь в своей комнате?

«Если бы я ещё знал, где она находится».

–Так у меня ключей нет,– отвечаю я.– Как я туда пройду?

–Сейчас я открою,– суетится матушка, доставая из сумочки связку ключей,– пойдём.

Вежливо пропускаю родительницу вперёд. Выходим в коридор. Следующая дверь оказалась моей комнатой. Захожу за матушкой и осматриваю помещение, где мне предстоит жить некоторое время. Кровать с железной сеткой. Матрас аккуратно заправлен одеялом. На нём лежит подушка в белоснежной накрахмаленной наволочке.

–Я к твоему приезду постельное белье постирала,– сообщает матушка.

–Спасибо, мамуль.

Продолжаю осмотр комнаты. Всё остальное производит удручающее впечатление. Затёртый красно-коричневый ковер на стене, убогий половичок с расползающимися во все стороны нитями. У окна – покарябанный письменный стол. На столешнице лежит мутное оргстекло. Под ним – несколько фоток и какие-то обложки журналов. Сбоку от стола – плакат с грудастой красоткой в откровенном бикини. Там же – небольшой шкаф со старыми книгами.

«М-да, бомжатник бомжатником,– делаю вывод.– Живу в коммуналке, папаша – алкоголик и моральный урод. Предыдущий хозяин тушки – отсидевший уголовник. Полный букет для последующей деградации. Как там великий Карл Маркс говорил? Бытие определяет сознание? Значит, надо срочно что-то делать, менять условия, выходить из этой среды. Кстати, а Паша – точно мой папаша? Сынком он меня не обзывал вроде, а когда матерился, орал мамаше „твой щенок“. Надо проверить».

Разворачиваюсь к матери.

–Мать, а чего это папаша такой буйный сегодня?

–Какой папаша?– недоумевает она, а потом в глазах мелькает искорка понимания.– А, ты о Пашке, что ли? Чудно, раньше ты его папашей никогда не называл.

«Понятно, скорее всего, отчим. Надо фотки посмотреть старые, чтобы понимать, что к чему».

–Ладно, мамуль, пойду я на улицу, продышаться хочу. Закис в больнице совсем.

–Миш, ты же не ел ничего. Давай я макароны разогрею, поешь и пойдёшь,– предлагает родительница.

–Не, ма, я потом. На свежий воздух хочу.

–Иди,– матушка растерянно смотрит на меня,– только со своими дружками не якшайся больше. Один раз они до тюрьмы тебя довели. Да и не выздоровел ты как следует.

–Опять двадцать пять. Мам, я же обещал. Сколько раз можно из пустого в порожнее переливать?

–Хочется тебе верить,– вздыхает родительница.– Ладно, поживём – увидим, а пока вот, возьми.

Она снова достаёт свою кошёлку, роется в ней и протягивает зеленоватую «трёшку».

–Вот тебе на сигареты там или ещё что-нибудь. Больше дать не могу, Пашка много денег пропил,– вздыхает матушка.

–А это квартира Пашкина?

–Миша, что за вопросы?– сердится мать.– Мы с ним пять лет назад жить начали. Он из деревни в Москву приехал, в общежитии жил.

–Так, может, это сокровище, того? Обратно в общежитие отправить?– интересуюсь у мамы.– Зачем нам такие приключения?

–Да что ты такое говоришь?– бормочет женщина.– Как его выгнать? Живой человек всё-таки. И вообще, он хороший, когда трезвый,– неуверенно добавляет она.

–Все мы хорошие, когда спим зубами к стенке. Но учти, будет продолжать пьянствовать и на тебя руку поднимать, обратно в общежитие отправится или в свою деревню, мне без разницы,– сообщаю матери.

–Михаил, я тебя не узнаю.– Женщина тревожно смотрит на меня.– Ты же недавно сам бухал с Пашкой, а теперь так говоришь.

–Мам, только не начинай, а? Я же тебе обещание дал, теперь у меня и у тебя будет новая жизнь, вот увидишь.