Соответственно собиранию экономической мощи в руках немногих, собиралась в тех же руках и реальная политическая власть. Новгородской республикой управляло, со второй половины XIV века, «собрание посадников», где в определенных пропорциях были представлены боярские кланы. Затем «совет господ» — это 300 боярских семей, владеющих новгородской землей. Исключительно из боярской знати формировалась вся чиновная верхушка Новгородской Руси. Даже торгово-ремесленное население Новгорода было подвластно боярской коллегии тысяцких.

Вече, некогда орган прямого волеизъявления городского населения, становится лишь орудием, которым манипулируют различные аристократические партии. На вече не было голосования. Пришел, пооорал, получил или дал в морду — на том демократическая процедура для новгородского простолюдина и заканчивалась. «Волеизъявление народа» нередко заканчивалось массовой дракой, применением оружия, и сбрасыванием проигравшей (хуже вооруженной и хуже оплаченной) стороны в Волхов. Некоторые исследователи считают, что со временем на вече стали допускать лишь около 500 владельцев городских усадеб.

В первой половине XV века количество случаев массового голода увеличивается — происходит нарастание экосоциального кризиса.

Для 1418 летопись свидетельствует: «Того же лета мор бысть страшен зело на люди в Великом Новегороде… и по властем (волостям) и селам. И толико велик бысть мор, яко живии не успеваху мертвых погребати… и многа села пусты бяху (были) и во градах и в посадех и едва человек или детище живо обреташеся…»

О 1422 в летописи записано: «Той же осени… началася быти болезь коркотнаа в людех, и на зиму глад был… в Новегороде мертвых з голоду 3 скудельницы наметаша…» (Скудельницы, напомню, братские могилы, в которых погребали тысячи умерших.) Толпы голодающих ринулись в Псков, но местные власти запретили продавать пришлым хлеб. «…И накладоша тех пустотных в Пскове 4 скудельницы, а по пригородам и по волостем по могыльем в гробех покопано, то тем и числа нет».

Голодные годы шли один за другим, так целое десятилетие.

«А в Новегороде хлебъ дорогъ бысть не толко сего единого году, но всю десять летъ… и бысть скорбь и туга христьяномъ велми, толко слышати плачь и рыданье по улицам и по торгу; и мнозе от глада падающе умираху».[5]— говорит новгородская летопись о событиях 1440-х годов.

Имущественным и социальным расслоением в Новгороде были недовольны низовые купеческие и ремесленные слои, составляющие большинство городского населения. Поэтому часто голод сопровождался мощными социальными выступлениями.

В голодном 1418 году: «…Восста в Новегороде межиусобнаа брань, и бысть кровопролитье и убийства межи их много» и народ «много разграбиша домов боярскых… изграбиша дворов много».[6]

Для такого же голодного 1421 г. летопись содержит запись: «Того же лета Новегороде в Великом брань бысть и кровопролитие, возташе два конца, Наревский и Словенский… бояр дворы разграбише и людей много избише».

Археологические находки (в первую очередь, кожаная обувь и берестяные грамоты), а также размер уплаченной в 1428 году контрибуции литовцам (по рублю с 10 человек) показывает что к середине XV в. население Новгородчины сократилось, по сравнению с серединой XIV в., более чем вдвое.

Еще в первой половине XIV в. от Новгорода отделяется Псков и вскоре получает наместника от Москвы, а карельские племена устраивают кровопролитные восстания против новгородской власти.

С конца XIV в. начинается вооруженная борьба крестьянства и местной знати северных земель против новгородского боярства. В 1397 Новгород подавляет восстание в Двинской земле. На рубеже XIV–XV вв. Бежецкий Волок, Волок Ламский, Вологда, белозерские и и некоторые двинские земли переходят под власть московского великого князя, становятся черными волостями, без господской власти, с общинным самоуправлением.

К середине XV в. Новгород практически утрачивает способность к обороне северо-западных рубежей Руси. Простонародье не имело денег на военное снаряжение. Отряды крупных феодалов не умели взимодействовать между собой и с городским ополчением.

Новгородская верхушка рассматривает вопрос о переходе под власть Литвы, что показывает сговор 1444 года с королем Казимиром и события 1470-х, когда партия Борецких готовила сдачу города литовцам. Тогда король Казимир уже послал в Новгород наместника, литовского князя, который должен был организовать совместную борьбу Литвы и Новгорода против Москвы. Однако новгородские городские низы и крестьянство не хотели воевать против «собирателя русских земель» Ивана III, что и показало сражение на Шелони в 1471.

Насильно выгнанные в поле «горшечники» и прочий черный новгородский люд, всё 30-тысячное новгородское войско, охотно драпало от московской дружины, которая была раз в десять меньше.

Одной из излюбленных тем наших псевдориков, начиная с «основоположника» Карамзина, является противопоставление «новгородской демократии» (якобы союзной с Западом, богатой, развитой) и «московской тирании». Промывание мозгов прошло успешно и сегодня большинство населения уверено, что «новгородская республика» погибла только потому, что была мирной и не умела защищаться против московских агрессоров.

Меж тем достаточно лишь немного любопытства, чтобы убедится — новгородская феодальная республика рухнула по внутренним причинам, и Москва лишь подтолкнула падающее тело — для ускорения процесса.

Если бы Новгородская Русь перешла бы под власть Польши и Литвы, то она бы разделила бы жалкую участь всех западно-русских земель, подверглась бы окатоличиванию, ополячиванию и запустению — очень трудно представить польских панов, осваивающих побережье Белого моря и Пермский край. (В состоянии пустыни, Дикого Поля, пребывали литовско-польские территории к югу и востоку от Киева). А, учитывая польские «перспективы», новгородская земля, скорее всего, стала бы добычей какого-нибудь западно-европейского колониального хищника.

Без новгородских земель не было бы и московского государства; оно, скорее всего, не устояло бы в борьбе за выживание. Представим удар по московскому княжеству, нанесенный с четырех сторон, с запада, севера, востока, и юга. Московские земли были бы разделены между Польшей, турецкими вассалами (Казань, Крым) и Швецией. А в итоге разоренное окско-волжское междуречье сделалось бы добычей западно-европейского колониального хищника, упомянутого в предыдущем абзаце. Предположим, что это была бы Англия.

Вот прекрасно, скажет псевдорик — получилась бы вторая Канада.

Да, наверное, была бы вторая Канада — миллионов двадцать англоязычного населения, среди него остатки московитского аборигенного населения в резервациях. Не было бы ни великой русской колонизации северной Евразии, ни русской цивилизации с ее культурными, научными, техническими, военными достижениями.