Отец де Лео (испуганно, не глядя на неё): Оставь… Разве не знаешь — такие вопросы задавать нельзя. Я не нарушаю закона Церкви. Тайна исповеди священна. (Поворачивается и уходит.)

Серафина (хватая его за руки): Я должна знать. Скажите мне.

Отец де Лео: Отпусти меня, Серафина.

Серафина: Только если скажете мне, святой отец. Падре, скажите мне! Скажите! Или… я сойду с ума! (Яростным шепотом.) Я пойду в дом и разобью урну с пеплом — если вы не скажете! Я сойду с ума от сомнений и сердечной муки. Урну разобью, а пепел развею, пепел моего мужа!

Отец де Л ео: Что я могу сказать тебе, если ты фактам не хочешь верить?

Серафина: Фактам… Кто их знает?

Соседки, слыша спор, начинают толпиться вокруг. Пораженные отсутствием Серафины уважения к сану, испуганно шепчут.

Отец де Лео (испуганно): Оставь меня! О, Серафина, я слишком стар для этого, прошу тебя…

Серафина (яростным шепотом): Да кто, кто, кроме меня, знал мою любовь, мою розу?! А сейчас, когда жизнь кончена, роза увяла — пусть лгут, пришло их время. Это они хотят разбить мраморную урну, да только моими руками. Я знала настоящую красоту и счастье, вот они и хотят развеять все по ветру. Зачем им счастье, зачем красота? Им нужны факты! Амбарные мыши! Кто знает факты? Вот вы, святые отцы, носите черное. А ведь это потому, что истинные факты не ведомы никому.

Отец де Лео: О, Серафина, люди смотрят!

Серафина: Пусть смотрят, раз есть на что. Пусть хоть удовольствие получат. А я уж давно хотела высказать все, что накипело.

Отец де Лео: Я слишком стар. Мне шестьдесят семь лет. Сил у меня нет. Неужели я должен звать на помощь?

Серафина: Зовите, зовите на помощь, но я не отпущу вас, пока вы не скажете мне…

Отец де Лео: Ты недостойная женщина.

Серафина: Да, недостойная, я просто женщина.

Отец де Лео: Да ты и не женщина. Ты — животное!

Серафина: Да, да, животное. Животное! Скажите им всем, кричите, чтоб слышал весь квартал: вдова делла Роза — недостойная женщина, даже не женщина — животное. Нападает на священника. Сорвет с него черную рясу, если он не скажет, что городские шлюхи лгут ей!

Соседки, постепенно приближавшиеся, пока шел спор, помогают Отцу де Лео освободиться от Серафины, готовой разорвать его на клочки.

Отец де Лео: Полицейский! Полицейский!

Женщины оттаскивают от священника Серафину и уводят его, утешая.

Серафина (протягивая руки как бы для наручников): Да, это я, это я! Арестуйте меня! Заприте меня! Или я разобью мраморную урну. (Откидывает голову и прижимает кулаки к глазам. Затем бросается на ступеньки и падает на них плашмя.)

Ассунта: Серафина! Дочка! Пойдем домой!

Серафина: Оставь меня, старуха. (Медленно опускается на ступеньки крыльца. Сидит, как усталый крестьянин — расставив колени и опустив голову на руки. Вокруг дома крадутся дети. Маленький мальчик стреляет в нее из трубочки горохом. Она вскакивает с криком. Дети, визжа, разбегаются. Она вновь присаживается на ступеньки, затем откидывается, глядя в небо и слегка раскачиваясь) О, Мадонна, дай мне знак, Мадонна!

Как бы в насмешку появляется Коммивояжер и направляется к крыльцу. Это толстяк в полосатом льняном костюме и соломенной шляпе с яркой лентой. Лицо его свекольного цвета. Под мышками — пятна пота. На нем лиловая сорочка и галстук, бледно-голубой с крупной желтой крапинкой, завязан бабочкой. Звучит саркастическая музыка.

Коммивояжер: Добрый день, леди! (Серафина медленно поднимает голову. Коммивояжер разговаривает ласково, как бы читая молитву) Я продаю одну новинку, которую лишь несколько счастливцев смогут купить по так называемой предварительной цене. Понимаете, что это значит? Цена ниже себестоимости, занижена специально, чтобы познакомить с нашим товаром население всего побережья. Леди, отдаю вам прямо в руки. Эта штучка совершит революцию. Американские домашние хозяйки будут счастливы. Обычно я отдаю товар продавцам, но что-то случилось с машиной, я остановился ее починить и увидел, что вы вышли подышать свежим воздухом. Думаю, дай загляну.

Слышен звук остановившегося на шоссе грузовика и крики Альваро.

Альваро: Эй ты, сука!

Коммивояжер (вынимая новинку): Послушайте, леди, у этого предмета весьма обманчивый вид: он компактный, занимает немного места.

С насыпи спускается Альваро. На вид ему лет двадцать пять, он красивый, смуглый, невысокого роста, с массивным торсом и иссине-черными кудрями. В лице и манерах — что-то дурашливое. Но привлекателен очаровательной неловкостью. В нем чувствуется некоторая импульсивность. Его как будто удивляют собственные слова и поступки, кажется, он их и не ожидал. Его голос раздается одновременно с ударами литавр, еле слышными поначалу и все более громкими по мере его приближения, пока, наконец, он не останавливается перед Серафиной.

Альваро: Ну ты!

Коммивояжер (не глядя на него): Не нукай! Не лошадь! Итак, мадам, смотрите внимательно, я нажимаю кнопку…

Предмет взрывается в лицо Серафине. Она отталкивает его, сердито вскрикивая К ступенькам приближается Альваро, он дрожит от гнева. Он даже заикается от едва сдерживаемой ярости, накопившейся у него в результате всех жизненных передряг и воплощенной сейчас в массивной фигуре коммивояжера.

Альваро: А ну, ты! Поди сюда! Ты что же это делаешь на повороте? Мне с автострады пришлось съехать!

Коммивояжер (Серафине): Простите, минуточку. (Угрожающе поворачивается к Альваро.) Ну что ты надрываешься, макаронник?!

Альваро: Я не макаронник, я…

Коммивояжер: Спагетти!

Альваро (чуть не рыдая от переполнивших его чувств): Я — не макаронник, я — не спагетти, я — человек! Я — шофер. Вожу бананы для Южной Фруктовой компании. Чтобы на жизнь заработать, а не ковбоев да индейцев на шоссе с лихачами разыгрывать. Здесь от Пасс Кристиан автострада в четыре рада. Я сигналю «обгоняй», а ты в хвост пристраиваешься да еще чудишь. «Итальяшка, — вопишь, — сукин сын!», а на повороте делаешь обгон, да так, что мне только и остается съехать с шоссе. И меня же еще сукиным сыном обзываешь. Нет уж, я этого тебе не спущу, раз ты здесь остановился. А ну, вынимай сигару изо рта! Сейчас же вынимай!

Коммивояжер: И не подумаю.

А л ь в а р о: Так я сам выну и в глотку тебе загоню. И пускай потом увольняют за драку. У меня семья на руках, но я все равно полезу драться,