– Ты, как мартовская кошка, бегаешь по мужикам?! Ну, и дрянь… Дешевка! Не ожидал от тебя, не ожидал… Я же тебя в порошок сотру, ты это знаешь. И ты этого заслуживаешь! Провоцируешь меня, да? От тебя же мокрого места не останется, идиотка!

Фыркнув, она попыталась выйти из комнаты. Он предпринял обычный способ урегулирования конфликта – притянул жену к себе. Но поцелуя не получилось – Лада отвернула лицо. Спросила:

– У тебя даже мысли не возникает, что ты стал мне противен?

Илья оттолкнул ее, забегал по комнате. Он был взбешен, ударял кулаком то в стену, то по столу, тем не менее к двери жену не подпускал. Лада оставалась непоколебима:

– Ударить меня хочешь? Ну, попробуй. Ты уже ничего не изменишь. Я – слышишь, я! – теперь сама буду распоряжаться собой, а не ты.

– Тогда уходи совсем! – закричал он, указывая на дверь.

– Если бы я была одна, ни на минуту не осталась бы здесь, – на пределе взрыва заговорила и Лада. – Но у меня есть дочь… кстати, твоя тоже… я должна думать о ней.

– Я теперь сомневаюсь, что это моя дочь!

Подлые слова мужа ударили так, что смыли недавние угрызения совести Лады по поводу измены. Какое счастье, что из этого кошмара, который когда-то был ее семьей, она сейчас попадет в объятия мужчины, с которым и поговорить есть о чем, и в постели с ним не повинность отбываешь, а получаешь удовольствие. Лада попыталась прорваться к двери, но муж успел перехватить ее:

– Ладно, Лада, всякое случается, я прощаю тебя.

– А я не прощаю тебя! Никогда не прощу!

Она вырвалась, открыла дверь. А на пороге стоял… еще один интеллигент, не любящий пить в одиночку, а только под «задушевную» беседу, – приятель Ильи Лескин. Лада указала мужу на него:

– Вот твоя семья, он тебе давно заменил и меня, и дочь! Тебе с ним хорошо водку пить? А мне хорошо быть с другим, – потом она зло прошипела Лескину в лицо: – Подслушивал? Иди, иди, поплачьтесь друг дружке в жилетки, тряпки! – И сбежала вниз.

– Может, записку написать? Мол, ау, князь из Италии! – предложил Вадик, стоя в аэропорту возле выхода, откуда появились прилетевшие в город пассажиры воздушных лайнеров. – Как мы его узнаем? Народу вон сколько, а особых примет его у нас нет.

– Не суетись, – бросил Щукин, выискивая в толпе, идущей навстречу, Монтеверио. – По трансляции объявят, где мы будем ждать его, если не догадаемся, который тут наш князь.

– Что тут догадываться… – вздохнул Гена. – Сначала идут титулы, а потом он.

– Точно! – ахнул Вадик, заметив среди толпы невысокого, полноватого, но при том очень элегантного пожилого мужчину в бежевом пиджаке. – Сразу видно: не наш человек. Елки-палки, ему, наверное, через каждые полслова поклон надо отвешивать.

– Синьор ди Монтеверио? – подошел к нему Щукин.

– Господин Щукин? Очень рад, – запросто протянул руку князь.

– Позвольте представить, мои помощники: Вадим… Геннадий… – После рукопожатия Щукин немного расслабился, а до этого, чего греха таить, волновался.

Оперативники схватили чемоданы гостя в количестве трех штук, потом все загрузились в машину. Выезжая со стоянки, Щукин по-деловому набросал план действий:

– Сейчас доставим вас в гостиницу… то есть в отель. Вы отдохнете…

– Нет-нет, – возразил Монтеверио. – У меня такая же русская натура, как у вас, следовательно, я крепкий. Вы удивлены? Мои корни здесь, в России. Так сложилось, что мужчины нашего рода предпочитали жениться на русских женщинах. Последним женился на русской мой дед после Первой мировой войны. Я люблю русскую культуру, русский язык, русскую историю и считаю себя почти русским.

Синьору Монтеверио было примерно шестьдесят, и держался он очень прямо. Его лицо с тонкими, но не классическими чертами излучало покой, какой бывает на лицах людей, не знавших ни особых тягот, ни забот, ни потрясений. Особенно Щукина поразили руки гостя – кисти длинные, жесты выверенные, изящные. При всем при том в синьоре чувствовалась простота, но не та, которая хуже воровства, а настоящая, кристальная, которую можно сравнить со свободой (если не путать свободу с анархией). Монтеверио был абсолютно свободен во всех своих движениях, словах, жестах, и его свобода никого не ущемляла. Да, он был аристократом, каких даже в кино не показывают.

– Меня заботит картина, – сказал Монтеверио. – Как она пропала?

Щукин рассказал, что уже стало ему известно, ведь пока следствие не представляло собой тайну. А про себя следователь подумал: если Монтеверио – заказчик кражи и задумал увезти картину тайком, то, как говорят в народе, спину поломает. Естественно, его здесь не выпустят из поля зрения.

– Печально, – вздохнул итальянец. – Значит, кто-то знает ее лучше меня.

Щукин отставил вопросы на потом – подъехали к гостинице. Монтеверио проследовал в заказанный для него двухкомнатный люкс, пригласил Щукина и ребят в номер. Архип Лукич из вежливости напомнил гостю, что ему бы следовало отдохнуть после дороги, но итальянец был непреклонен:

– Эта картина мне дорога, она должна была принадлежать моей семье, с ней связана гибель моих родственников здесь, в России. Я заинтересован в том, чтобы ее нашли. Чем раньше я поделюсь с вами своими знаниями, тем быстрее, надеюсь, вы ее… поймете.

А Щукин и рад был такому повороту дела, посему больше не ломался и приготовился слушать. Однако Монтеверио сначала заказал ужин на четверых в номер и говорил о всякой чепухе. Когда ужин доставили, князь достал довольно непрезентабельную на вид бутылку вина с бледно-серой этикеткой, на которой в полукружье были изображены холмы, облака и виноградники. Вверху угол этикетки пересекла красная полоска.

– Знакомство с Италией надо начинать с вин, – торжественно произнес Монтеверио. – Это вино носит имя местности южнее Флоренции, а известно своими виноградниками со Средних веков. Сначала вино было белым, и только в девятнадцатом веке рецепт красного вина составил Беттино Риказолли. Он взял за основу виноград Санджовезе, который придает аромат и крепость, немного добавил красного Канайоло, который смягчил жесткость Санджовезе, а легкость вину придал белый виноград Мальвазия. Сейчас можно встретить в Италии много Кьянти, но я рекомендую элитное «Кьянти-классико ризерва». Вы всегда отличите его по петуху на горлышке. Мне бы хотелось, чтобы, попробовав это вино, вы как бы ощутили Италию, вкус нашего солнца, аромат земли.

Очень ценные познания, особенно для оперативников, предпочитающих в жару пиво, – какое-то вино с петухами на горлышке… Нетерпеливый Вадик выпил свою порцию залпом, Гена, выпил медленно, затем сказал со знанием дела:

– Отличный купаж.

– Я рад, что вам понравилось, – живо отреагировал Монтеверио.

– Синьор Монтеверио, – начал Щукин, во все глаза изучая итальянца, так как все-таки подозревал этого внешне приятного принчипе в коварстве. А что, разве не может быть у Монтеверио желания повесить портрет прародительницы или просто родственницы в своем дворце как память о России? Сто процентов, что такое желание у него есть! – Нас удивила кража «Любовницы Синей Бороды». Говорят, картина – вовсе не шедевр.