– С точки зрения живописи – да, она несовершенна. Но в ней есть загадка, и к этой загадке прилагается ключ.

Все, что угодно ожидал Щукин, но не это. Тайна?! С ключом?! Значит, есть код, шифровка?! Экстравагантно звучит, особенно в наше время.

– Вы хотите сказать, картина должна приоткрыть… что?

– У вас есть время, господин Щукин?

– Сколько угодно.

– В таком случае я расскажу то, что мне известно. Мои предки по крохам собирали сведения о людях, имевших отношение к картине. Говорят, время открывает свои тайны, но, как оказалось, оно и прячет их. Моим предкам удалось много узнать, однако они не нашли картину, а без нее… Нет, пожалуй, вам лучше послушать эту историю целиком.

Итак…

В 1819 году осенью на дороге арестовали богатую русскую помещицу Агриппину Юрьевну Гордееву, когда она пыталась бежать из России, захватив картину. Ее дочь Наталья Ивановна Гордеева осталась одна в семнадцать лет и, не послушав мать, которая приказала ей ехать в Неаполь к дяде, вернулась в Москву, куда увезли Агриппину Юрьевну жандармы. С ней были трое – управляющий Иона, кучер Фомка и горничная Анисья. Наталья не имела представления, куда едет и что ее ждет…

В Москве Наталья Гордеева решила пока поселиться на старой квартире, в которой она жила с матушкой, но надумала непременно сменить ее. Свет презирает обедневших дворян, а живя в скромной квартире, девушка стала бы вровень с теми, кого судьба невзлюбила. Но Гордеевы, к счастью, богаты, отсюда и жилье приличествует снять подобающее состоятельным людям. Поднявшись на второй этаж московской квартиры, Наташа поежилась:

– Холодно-то как…

– Камин в сей же час растопим, а внизу печку, – засуетился Иона у очага. – А ты приляг, Наташа, видано ли дело – столько суток не спавши.

– Не до сна мне, – согревая пальцы своим дыханием, сказала девушка. – Но ты и сам-то на ногах едва держишься.

– Старый пень на вид трухляв, а корни у него крепкие. Наташа, Агриппина Юрьевна заругается…

– Полно, Иона, утомил ты меня за обратную дорогу.

– Матушка велела ехать в Неаполь… – подчеркивая каждое слово указательным пальцем, брюзжал он.

– Картина! – вспомнила Наташа и кинулась вниз.

Фомка внес вещи, поставил их в угол, а сам тут же примостился на сундуке и задремал, надвинув шапку на глаза. Анисья суетилась на кухне. Наташа отыскала картину, втащила ее наверх. Увидев мучения барышни, Иона подскочил к ней:

– Да что ж это деется! Где ж такое видано, чтоб барышня самолично тяжести таскала! Фомка, каналья, харя твоя лапотная…

– Оставь, Иона! – переводя дух, сказала Наташа. Приставив картину к стене и размотав веревку, она освободила ее от тряпицы и с жадностью принялась рассматривать женский портрет. – Кто это? Почему матушка так дорожит ею?

Иона молчал, копаясь в камине. Когда старик не хотел отвечать, он всегда притворялся глухим, уж Наташа изучила его. Утомившись за длинную дорогу, измаявшись от горьких дум, сейчас девушка присела на холодную кровать, задумалась…

Семнадцатилетняя Наталья Гордеева никогда не спрашивала матушку, чем был вызван ее спешный отъезд из поместья год назад. Поначалу думала, что матушка решила хорошо замуж ее отдать, не остановив выбора ни на одном из сыновей местных помещиков, потому и повезла дочь осенью в Москву, куда для этой цели свозили девиц на выданье. Наташа, получившая домашнее образование и воспитание, разительно отличалась от девиц, вышедших из стен пансионов, ибо пользовалась свободой. Она проявляла интерес к хозяйственным делам, имела круг общения и нравственную закалку, посему не падала в обморок по каждому пустяку. Понимая всю ответственность перед предстоящим событием – замужеством, Наташа готовила себя к балам, где предстояло показаться. Для девушки главное – выйти замуж. Да мечталось – за молодого бы, чтобы хоть чуточку нравился… а то как выдадут за старую образину, мучайся потом, терпи его… Но у Наташи хорошее приданое, и это давало ей право надеяться, что выбирать будет она. А матушка, несмотря на строгость, любила дочь, стало быть, не отдаст за старика противного. Об этом думала Наташа по дороге в Москву.

Да все обернулось весьма странно. Сняв скромную квартиру, матушка оставляла дочь с девкой Анисьей, а сама с Ионой подолгу неизвестно где пропадала. При том дочери был дан строжайший наказ – из дома ни шагу. Наташа маялась от скуки, вышивала, читала, а то и вовсе ничего не делала, только думала: отчего матушка не возвращается, отчего они, состоятельные помещики, проживают в скромной квартире, подходящей более мещанскому сословию, нежели дворянскому? А выезд зачем держать вдали от дома, на постоялом дворе, испытывая от этого большие неудобства? Так прошел год. И вдруг Агриппина Юрьевна велела быстро собраться, они сели в карету и поехали… в Неаполь. «Что за причуды?» – думала Наталья. А тут матушку арестовали! И теперь Наташа одна…

В памяти юной Гордеевой сквозь туман сна отпечаталось, как Иона уложил ее, снял с ног ботиночки, накрыл пледом…

Наташа, не знавшая ранее хлопот, не имеющая житейского и светского опыта, столкнулась в Москве со стеной отчуждения. Ее не принимали должностные лица, которые могли дать объяснения по поводу ареста матери-помещицы, а если и принимали, то разговаривали в унизительном тоне, будто Наташа – недостойная мещанка, неоднозначно давая понять, что хлопоты ее напрасны. Возвращаясь от чинов, Наташа ругала Иону, который что-то знает, но не хочет ей сказать. А тот отвечал, как попугай в клетке:

– Не велено ничего сказывать, покуда не доберемся до Италийской земли.

Разумеется, Иона всячески вынуждал Наташу уехать из России, оттого и твердил одно, оттого и был несносен. Но как уехать, когда матушка в тюрьме, а Наташа не знает, за что? Как ее бросить без помощи и надежды? Она догадалась, что действовать следует через знакомых матушки, которые прекрасно знали и Наташу. Тщательно перебрав гардероб, девушка с неудовольствием отметила, что одежда ее вышла из моды. Не теряя времени на пошив новых туалетов, Наташа велела Анисье ушить визитное платье матери, надевала его и отправлялась к знакомым. Каково же было ее удивление и разочарование, когда ее не принимали! Не принимали во всех домах! Стыд после очередной неудавшейся попытки свидеться со знакомыми, которых она почитала благородными людьми, заливал лицо Наташи алой краской, она садилась в карету и даже плакать не смела. А Иона, следовавший за ней по пятам, зудел и зудел, мол, что случилось – то случилось, а ей, воспитанной в послушании, следует выполнять указания матушки.

– Я не могу сбежать, – заявляла Наташа. – Это малодушие.

Она читала газеты, где обязательно писали сообщения о преступлениях и преступниках. Матушку арестовал конный отряд внутренней стражи, значит, ее считают преступницей, а в сообщениях о ней не упоминалось. Естественно, Наталью интересовали и светские новости. И однажды она прочла, что Треповы дают бал. Треповы! Ах, как кстати! Вот куда ей необходимо попасть. Граф Светозар Елисеевич несет государственную службу под началом генерал-губернатора, в его ведении как раз дела полиции! Кто, как не он, знает, за что арестовали Агриппину Юрьевну? И пусть ей в лицо скажут те, кто навещал Гордеевых в поместьях, а в Москве не желает знаться, почему они сейчас отвернулись от Наташи.