Иона мог вынести любые лишения – голод, холод и нужду, но не слезы Наташи. Он всегда удовлетворял все ее капризы, стоило его любимице захлюпать носом, за что получал выговоры от Агриппины Юрьевны. Не имея своих детей, он нянчился с нею, когда выдавался свободный час. Постарше стала – в игры с ней разные играл, шалости покрывал, а в возраст вошла – поучал, советом наделял, ездить верхом учил, стрелять из ружья. Привык к ней, жалел, ибо слабая она. Но сейчас Наташа плакала так, что и сердце Ионы заплакало.

– Наташа, голубка моя ненаглядная… – залепетал он жалостливо. – Я ж сказывал: в Неаполь нам надо, а ты не слушалась. Матушка берегла тебя от беды… Наташенька… не горюй… Не плачь, тебе говорят! Ты Гордеева, а Гордеевы всегда голову держали прямо! Жизнь твоя лишь началась, много еще приключится и доброго, и худого. А тебя дядя ждет, он позаботится о тебе. И я, покуда жив, в обиду тебя не дам.

Он подошел к девушке, робко и неумело обнял ее, как обнимал бы свою дочь. Чувствуя в старике единственную поддержку в этом страшном мире, где она очутилась одна с непониманием, Наташа прильнула к его груди и разразилась еще большими слезами.

– Наташенька… – гладил ее по голове Иона, старый холоп, и дрожащим голосом уговаривал: – Не плачь, лапушка… Оплачу я счета, бог с ними, чтобы тебя стыд не мучил. А потом обещай, что поедем в Неаполь…

– Зачем, зачем ты не сказал мне все сразу?

– Молода ты еще, не поймешь…

– И все ж мне необходимо попасть на бал. Там будут важные господа, вельможи, которые поспособствуют… Может, удастся свидеться с матушкой… Пусть матушка сама мне скажет, почему… А потом… потом уеду. Обещаю тебе, Иона, обещаю…

Анисья сделала ей прическу, разделив волосы на пробор, остальное завила горячими щипцами и уложила локонами, которые спускались от макушки до шеи. Совет такой ей дала модистка, потому что, мол, прически а-ля грек давным-давно не в моде, их делают лишь отсталые дамы и старые девы. У Наташи имелись кое-какие украшения, подаренные матушкой в дни именин, но в них являться на московский бал было не совсем уместно. Перебирая скромные драгоценности, Наташа ограничилась сережками с маленькими бриллиантиками, такое же колечко она никогда не снимала, затем протянула Ионе шкатулку со словами:

– Продай. Полагаю, на великосветские балы мне не ездить, стало быть, ни к чему они мне, а деньги всегда понадобятся.

В другой бы раз Иона порадовался ее разумности и рассудительности. В другой бы раз он воспринял внезапное взросление девушки с чувством гордости, ведь в том виделась и его лепта. Но как грустны были глаза Наташи, как беспомощны, сколько в них детского отчаяния и обиды! Иона решил: пусть съездит на бал, она ж еще дитя, потанцевать ей охота. Все равно ведь не добьется свидания с матушкой. А как не добьется, один путь останется – в Неаполь. Иона молча принял шкатулку.

– Ой, до чего ж вы хороши, Наталья Ивановна! – трещала Анисья, поправляя воздушные складки. – Королевна! И красавица писаная!

– Будет тебе, – сказала Наташа, натягивая перчатки. – Подай сумочку… Ой! А веер? – Она кинулась к вещам Агриппины Юрьевны, перерыла их. – Как же быть? Иона!

– Ась? – очнулся тот, будто не видел, не слышал, что именно Наташа ищет.

– Матушка сказывала, будто у тебя веер есть. Дай его мне.

– Невозможно-с… – пробасил старик.

– Опять споришь? Это никуда не годится.

– А как потеряешь? – И он покосился на горничную.

– Да почему ж непременно потеряю? Иона, пойми, никак нельзя мне без веера.

– Да на что он тебе?

– Лицо прятать, коль понадобится. И нехорошо на бал являться без веера, неужто не понимаешь? – Видя, что Иона глух к ее просьбам, Наташа всхлипнула раз, другой…

– Ладно, ладно… – замахал руками Иона, затем развязал бант под воротничком, расстегнул рубашку (он одевался не по-холопски, а по-господски).

На его шее вместе с крестом висел длинный футляр. Иона снял шнурок, открыл футляр и протянул обычный, ничем не примечательный веер из слоновой кости с грубой резьбой Наташе. Раскрыв его, она поразилась еще больше:

– И это ты носишь на груди постоянно? Что за причуда?

– Агриппина Юрьевна велела-с, – и снова покосился на Анисью, будто та мешала. – Наталья, не потеряй, Христом богом прошу тебя, не потеряй!

– Да не потеряю! – Она коснулась ладонью стариковской щеки. Иногда Иона был премилым.

– И не раскрывай его. Коль личико спрятать надумаешь, так самым краешком… А от кого ты прятаться надумала? – вдруг напрягся он.

– Это я так, к слову. Ну, едем?

Изобретя великолепный план, Наташа явилась на бал с опозданием. Поспешно скинув пальто с пелеринкой, которое тут же подхватила Анисья, и отдав ей шляпку, Наташа вопреки этикету бегом взлетела по лестнице, бросив, пробегая мимо лакеев:

– Боже мой, я опоздала…

Те не посмели остановить ее и спросить билет, значит, беда миновала. Влетев в залу, чувствуя, как пылают ее щеки – а здоровый вид был просто неприличен, ибо в моде находилась болезненная бледность, – Наташа приостановилась, чтобы жар схлынул с лица и волнение прошло.

Боже, какое великолепие! То, что приходилось ей видеть раньше, – жалкая пародия. Наташа была потрясена и нарядами, и множеством людей, и блеском драгоценностей, и величием залы. Закончился польский полонез, первый бальный танец, дамы и кавалеры расходились, освобождая середину залы. Гул стоял невообразимый. Только в этот миг, очутившись среди блестящего общества, Наташа поняла, сколь неосмотрителен и дерзок ее поступок. Молоденькая девушка без сопровождения старших явилась на бал, да еще пробравшись на него украдкой! Какое, должно быть, нелестное мнение о ней составят. В романтических книжках она читала про смелых женщин, бросающих вызов обществу, идущих ему наперекор, но они были много старше, умудрены опытом, и обязательно с ними случались скандалы. О, скандала Наташа менее всего желала, а к тому шло, ведь всяческое отступление от правил жестоко порицалось общественностью. «Ничего, вот разузнаю о матушке и уеду к дяде, а в Италии мне не будут страшны никакие пересуды», – уговаривала себя Наташа, выпрямляя и без того прямую спину. Она степенно вышагивала вдоль залы, слегка обмахиваясь веером, будто только что танцевала, а сама блуждала глазами по лицам, ища знакомых вельмож и… ничего, кроме сверкания, не видела. Только бы не споткнуться, не упасть от волнения, не обнаружить свою неловкость.

– Натали! – услышала она тонкий голосок и обернулась.

Выпорхнув из толпы нарядных дам, к ней подлетела дочь хозяина дома Ирен Трепова. Как и Наташа, Ирен получила домашнее образование, потому и довелось им встречаться, когда на лето графы выезжали в поместье. Воспитанницам пансионов редко дозволялось видеться с родными, что и послужило причиной не отдавать Наташу в пансион. Помещица Гордеева предпочла сама заниматься воспитанием дочери, приглашала гувернеров.