– Будь же умницей, спустись и скажи матушке, что чаю не надо, иначе она поднимется сюда с подносом, а потом у нее будут болеть ноги.

Как только Фаати вышла за дверь, Парванэ вырвала у меня письмо и, примолвив: “Скорее, а то еще кто-нибудь явится”, вскрыла конверт и начала читать:

– “Почтенная юная госпожа…”

Мы переглянулись и захохотали.

– До чего ж смешно! – восклицала Парванэ. – Кто же так пишет: “Почтенная юная госпожа”?

– Наверное, он знал, как обратиться ко мне, чтобы не вышло фамильярно. По правде говоря, и я зашла в тупик: не знаю, как начать письмо.

– Погоди, ты сначала дочитай.

Я еще не осмеливаюсь запечатлеть ваше имя на бумаге, хотя в сердце своем громко повторяю его по тысяче раз на дню. Как подходит вам это имя! И как отрадно видеть свидетельство невинности в ваших очах. Я пристрастился видеть вас ежедневно – до такой степени, что, когда лишаюсь этого благословения, не ведаю, как распорядиться своей жизнью.

Сердце мое

Зеркало, отуманенное скорбью

Очисти его

Своею улыбкой.

Не видя вас, я растерян и не ведаю, где нахожусь. Пошлите мне в моем одиночестве слово, весточку, чтобы я вновь обрел себя. Всей душой молюсь о том, чтобы к вам вернулось здоровье.

Бога ради, берегите себя.

Саид.

Мы с Парванэ, опьяненные красотой этого письма, погрузились в мечты и ничего не замечали вокруг, но тут к нам вошел Али. Я только успела сунуть себе под ноги книгу вместе с письмом. Злобно глянув на нас, он спросил грубым голосом:

– Матушка хочет знать, останется ли госпожа Парванэ на обед.

– Нет-нет, большое спасибо, – сказала Парванэ. – Я уже ухожу.

– Очень хорошо, – проворчал Али, – а мы проголодались.

И с тем вышел.

Я рассердилась на Али и была смущена и не знала, что сказать Парванэ. Она видела, как моя семья относится к ней, и сказала сама:

– Я слишком зачастила сюда, наверное, надоела им. Когда ты вернешься в школу? Ты уже десять дней лежишь в постели – не довольно ли?

– Я тут с ума схожу. Так скучно, так устала. Наверное, в субботу приду.

– Сможешь? Тебе уже разрешили?

– Мне гораздо лучше. До субботы буду делать зарядку.

– Там нам будет гораздо свободнее. Клянусь, я боюсь лишний раз показаться на глаза твоей матери. Зайду за тобой в субботу утром ровно в полвосьмого.

Она расцеловала меня в обе щеки и сбежала вниз по лестнице, не потрудившись завязать шнурки. Я слышала, как во дворе она сказала матушке:

– Простите за беспокойство, но я должна была зайти. В субботу у нас важная контрольная, я предупредила Масумэ, чтобы она успела подготовиться. К счастью, нога у нее, кажется, почти зажила. Я зайду за ней в субботу пораньше, и мы пойдем в школу вместе, не торопясь.

– Не стоит, – сказала матушка. – Ей еще нельзя будет выходить в субботу.

– А как же контрольная? – настаивала Парванэ.

– Контрольная и контрольная. Ничего особенного. Али говорит, до экзаменов еще целый месяц.

Я распахнула окно и крикнула:

– Нет, матушка, мне обязательно нужно пойти в школу Это подготовительная контрольная. Баллы за нее складываются с оценкой за экзамен.

Матушка сердито повернулась ко мне спиной и скрылась в кухне. Парванэ глянула на меня, подмигнула и ушла.

Я тут же занялась ногой. Когда становилось слишком больно, я ложилась и поднимала ногу повыше. Я втирала в лодыжку не один желток, а сразу два и двойное количество масел. А в промежутках между лечением и упражнениями я все время перечитывала письмо, ставшее для меня самым драгоценным сокровищем. Я все думала: почему его сердце – зеркало, отуманенное скорбью? Наверное, жизнь у него нелегкая. Работает, содержит мать и трех сестер, учится. Быть может, будь он свободен от стольких обязанностей, будь его отец жив, он бы прямо сейчас пришел просить моей руки. Доктор говорил, его семья пользуется уважением. Да я бы согласилась жить с ним хоть в погребе. Но почему он пишет, что мое имя подходит моему характеру и лицу? Раз я приняла его письмо, не означает ли это, что я уже не могу считаться невинной? Разве невинные девушки влюбляются? Но что же мне делать? Я старалась не думать о нем или хотя бы утишить свое сердце, чтобы не застучало чересчур громко, когда я увижу Саида. Но это было не в моей власти.

В субботу утром я проснулась раньше обычного часа. По правде говоря, едва ли я спала в ту ночь. Я оделась и застелила постель, чтобы все видели: я поправилась. Отставила бабушкину трость, которая мне верно служила, спустилась по ступенькам, держась только за перила, и села позавтракать.

– Думаешь, тебе можно идти в школу? – спросил отец. – Не лучше ли будет, если Махмуд отвезет тебя на мотоцикле?

Махмуд сердито глянул на отца и ответил:

– Отец, о чем ты говоришь? Нам только не хватало, чтобы она прокатилась без хиджаба с мужчиной на мотоцикле!

– Она обвяжется платком. Ведь так?

– Конечно, – сказала я. – Я никогда не хожу в школу без платка.

– И ты ее брат, а не чужой человек, – добавил отец.

– Помилуй, Аллах! Отец, мне кажется, Тегеран и тебя сбивает с пути.

Я прервала Махмуда и сказала:

– Не беспокойся, отец. За мной зайдет Парванэ. Она мне поможет, мы вместе дойдем до школы.

Мать что-то неразборчиво пробормотала. Ахмад, с глазами красными от ночного пьянства, грубо, как всегда, выкрикнул:

– Ха! Парванэ! Я запретил тебе с ней водиться – а ты собралась использовать ее как трость?

– Почему запретил? Чем она тебе не нравится?

– Чем не нравится? – фыркнул он. – Вульгарная, все время хихикает, смеется, юбка у нее слишком короткая, она виляет бедрами на ходу.

Я сильно покраснела и огрызнулась:

– Юбка у нее вовсе не короткая, длиннее, чем у многих в школе. Она спортсменка, вот и не ходит, как некоторые, семеня на цыпочках. И откуда тебе известно, что она виляет бедрами? По какому праву ты смотришь на чужую дочь?

– Заткнись, а то врежу тебе по губам так, что все зубы посыплются! Мать, ты видишь, какой она стала наглой?

– Хватит! – взревел отец. – Я знаю господина Ахмади. Он человек уважаемый, образованный. Дядя Аббас просил его посредничества, когда тягался с Абол-Гассемом Солати из-за соседнего магазина. С тем, что решит господин Ахмади, никто не спорит. Все доверяют его слову.

Ахмад побагровел, обернулся к матери и сказал:

– Вот видишь! Нечего удивляться, отчего девчонка обнаглела. Как не обнаглеть, когда все за нее заступаются. – И, обернувшись ко мне, прорычал: – Иди с ней, иди, сестренка. Конечно же, эта девица – само целомудрие. Иди, поучись у нее приличиям.