с вызовом глядя на учителя. Он не смел поднять голову, уставившись на носки туфель девушки. Она была права… во всем, кроме одного.

— Твоя душа в камнях. И твоя память там же. Габриэль может налагать заклятия, позволяющие перекрывать воспоминания, но не стирать их. Он будет знать, что ты рано или поздно все вспомнишь.

— Значит, меня он тоже уничтожит.

— Не знаю, — Хэвен опустил голову. — он думает не так, как я.

— «Ценно только хрупкое».

Хэвен обреченно кивнул. Он не мог не капитулировать, тем более, что в гостиной засмеялась Симонетта, зовя его.

— Да, ты права. Но я хотел бы видеть тебя скорее каменной, чем живой.

— Этого не будет никогда.

Хэвен проглотил слова, которые хотел сказать: «к сожалению…»

Тем же вечером в ванной, все еще прокручивая в голове слова учителя, Зоя сняла халат. Сбросила его с плеч легко, однако поднять взгляд на себя в зеркало не смогла.

«Я думала каждый раз, что это осознание себя ненастоящей — оно скоро пройдет. Нельзя же постоянно думать не только о том, что происходит вокруг тебя, но и о том, что ты, кто ты… А кто, в сущности?»

Зоя медленно, противясь сама себе, все же подняла голову, но чтобы открыть глаза, ей понадобилось еще несколько секунд — и несколько вздохов.

«Ни на минуту ты не отвлекалась от осознания, что ты не человек. О, как это жалко звучит!»

Она приблизилась к зеркалу, провела по лицу рукой. Едва заметные наметившиеся в уголках глаз морщинки, на переносице проступили веснушки. Тут и там на теле — не считая отколотого куска — проступили родинки. А также шею и плечи покрывали следы проведенных с Айкеном ночей.

Зоя улыбнулась. Она стала человеком настолько, насколько вообще могла, и, хоть ей этого и было мало, она благодарила Судьбу и Богиню. Если она не могла вернуться во Дворы с Карлом, то остаться здесь и провести свою жизнь как миссис Купер было совсем неплохо. Прожить жизнь, как человек, а потом, может быть, состариться и умереть. Если она будет на это способна.

«Я даже не помню, сколько мне лет. Даже примерно! Я вполне могу ошибиться на несколько десятков, прикидывая свой возраст. Ужасно, наверное, — Зоя опустила взгляд, но зеркало манило ее, как магнит, заставляя снова вскидывать голову. — это должно меня пугать. Тем не менее, не пугает. Еще я должна быть счастлива… Ах, нет, я счастлива, конечно же. Я люблю Айкена… Наверное. Или это эгоистичная страсть, иначе я бы ни на секунду не прекращала думать, как позволить ему жить без меня. Однако, кажется, если я умру, прямо сейчас, в данную минуту, не будет ничего, о чем бы мне стоило пожалеть.»

Вода с тихим звуком капала из крана каждые две секунды.

«Или это хорошо? Готовность умереть в любой момент — это-то и маркирует счастье?»

Она задумалась настолько, что в ушах у нее остался один только звон, как бывает на неработающем канале телевизора, и Зоя сама не поняла, как и почему это делает: она взяла маникюрные ножнички, поднесла их к волосам, отрезала тонкую прядь и растерла ее между пальцами. Но раньше, чем все волоски высыпались в раковину, ее руку накрыл своей Айкен.

— Что ты делаешь?

Она вздрогнула от неожиданности.

— Не знаю, задумалась.

Он улыбнулся — одновременно напряженно и недоверчиво, но все же ободряюще, вынул из ее пальцев и прядь, и ножницы и вышел из ванной. Зоя снова посмотрела на себя в зеркало, пригладила встопорщившиеся на месте отреза волосы.

«Ты слишком много думаешь.»

Эдмунд вскоре вполне поправился, так что на его лице вновь заиграли прежние краски. Как только выздоровление стало очевидным, Марта заговорила о том, что неплохо было бы устроить прием, посвященный приятному событию. Когда она объявила об этом, в гостиной повисла неловкая тишина. Мистер Тауэр все еще продолжал болеть, напомнил Ретт, но Марта только махнула на него рукой:

— Ну так подите и спросите у него!

Кинг опустил голову. Он считал недопустимым проведение приемов или балов в доме, где лежит больной, но одновременно с тем не сомневался, что мягкосердечный и сентиментальный мистер Тауэр, жестокий лишь по отношению к нему, Ретту, горячо поддержит инициативу Марты. И молодой человек замолчал. Он всматривался в лица Уолтерса и Марты: порочные и развращенные, затем переводил взгляд на Эдмунда и Вивиану. Их невинные лица были совершенно иными, но тень, отголосок творившегося между гостями греха уже легла на лбы доктора и молодой девушки некоторым сомнением. Ретт опасался, как бы не оказалась дурной кровь Куперов. И как бы Вивиана не восприняла дурной пример.

Глава четвертая

Было страшно от силы твоих тонких рук

Когда ты развела кошмар бытия

В стороны, как половинки кулис

И встала на моей сцене, стройна и горда.

Василий К. — «Монотеизм»

После ранения Зоя продолжала тренироваться, но так самозабвенно и усердно, как прежде, отдавать себя делу уже не могла. Бок ныл, перед глазами очень быстро появлялись черные точки. Зоя стыдилась своего состояния, предпочитала тренироваться в одиночестве и в своей комнате, но это не всегда ей удавалось: Айкен нередко предлагал ей позаниматься вместе или просто посмотреть на нее в эти моменты. Ему нравилось наблюдать, как перетекают под кожей гладкие мышцы, как скользят по коже капельки пота. После этого Зоя всегда была тихой и податливой, ее можно было обнимать без страха, что она отстранится или вырвется — несмотря на то, что девушка любила его всем сердцем, она продолжала смущаться от слишком явных проявлений нежности и кипятиться, если какое-то движение Айкена казалось ей посягающим на ее свободу.

В тот день Зоя отжималась, надеясь, что присутствующий в гостиной Айкен не смотрит на нее. Но он только прикрылся журналом — на самом же деле, молодой человек не сводил глаз с возлюбленной. И к счастью!

Внезапно Зоя почувствовала, как перед глазами у нее все поплыло и упала сначала на локти, затем просто ничком, уткнувшись лбом в пол. Айкен мгновенно отбросил журнал, подскочил к ней и бережно приподнял.

— Голова закружилась?

— Да… — слабо произнесла Зоя. Она была изумлена — вот уж чего она никак не ожидала, так это того, что не сможет отжаться больше двадцати раз.

— Тебе рано еще тренироваться, — Айкен опустил глаза и охнул, увидев, что меж пальцев его руки, придерживавшей Зою, заструилась кровь. — тебе вообще будет лучше прилечь.

Он бережно приподнял ее, положил на диван и задрал блузку,