Зато с крылечка дома я видел нисколько не изменившийся за века обширный луг, где-то вдалеке подступавший к самому Неману. Над лугом кружили аисты, и его пересекали неглубокие, но довольно широкие криницы с абсолютно прозрачной и быстротекущей в песчаном русле ледяной водой. Такая криница являлась своеобразным тротуаром, ибо по ее твердому дну можно было легко пройти через болотистые участки луга от деревни до самой реки. На местном языке эти болотистые участки назывались «дрыгва». Когда мы шли с бабушкой по такому болоту, густо покрытому травами и цветами, я крепко держался за ее руку. А почва под ногами прогибалась и так и ходила ходуном, и я, боясь провалиться, старался наступать на кочки. Бабушка, хорошо знавшая родные места, указывала мне на мирно и безопасно пасущихся поблизости на этой самой дрыгве тяжелых коров, что меня несколько успокаивало.

Вечерами, когда начинались сумерки, от реки медленно надвигалась на луга белая пелена тумана. И мне всегда казалось, что из глубины лугов идет на меня что-то страшное, что неизбежно поглотит и наш дом, и графские развалины, и всю деревню. Тогда бабушка меня крестила, уводила в дом и укладывала в постель. И я непременно упрашивал ее рассказать мне сказку. Вот один из ее рассказов.

Бабушка одиноко жила в своем доме. Настала ночь, одна из тех непроглядно темных осенних ночей, про которые говорят: хоть глаз выколи. Утомленная дневными трудами, бабушка уснула. Разбудил ее стук в окно — неожиданный в глухую ночь. Она прильнула к стеклу, но никого не увидела, только выл ветер и шумели деревья. Бабушка прилегла на постель, но только начала засыпать, как вновь раздался громкий стук в окно и чей-то голос отчетливо произнес: вставай, не спи! Снова она встает и подходит к окошку. Никого. Никто не отзывается на ее вопросы. Только далеко-далеко, там, где луга, бабушка видит голубые блуждающие огни.

Вот огни разбежались в стороны, потом снова собрались в одном месте, и теперь уже один огонь вспыхивает, а затем тускнеет, рассыпаясь голубыми звездами. Трижды в течение ночи настойчиво и безответно стучались в окно, а голос произносил все те же слова: вставай, не спи! И все тот же огонек блуждал в темноте по лугу, надолго останавливаясь на одном и том же месте.

Наутро, когда рассвело, бабушка отправилась на другой конец деревни, где стояла избушка деревенского старожила, столетнего Ивана Заливаки. Мудрый старик выслушал ее рассказ и вспомнил, что подобная история приключилась однажды с его дедом или прадедом: «Надо было взять лопату и пойти к тому месту, где горел огонек. Там наверняка кто-то закопал золото. Так иногда клад заявляет о себе. Но такое случается один раз в сто лет, а может быть, и гораздо реже…»

Похожую историю, случившуюся в пойме Москвы-реки, у деревни Аксиньино, что на Царской дороге, мне довелось услышать и у нас в Подмосковье. Был, по рассказу жителей, и ночной стук в окно, и блуждающие огни, сходящиеся в одном месте. Тогда слышали стук и видели огни трое здоровых мужчин. Прихватив с собой лопаты, они ушли в ночь, к огням. Но вскоре их всех охватил непонятный ужас, и они возвратились назад. Позже объяснить это чувство внезапного страха никто из них не мог.

Деревня Прусиново только с юга окружена просторным лугом. С севера к ней подходят густые леса с полянами из можжевельника и строевыми соснами. Соседняя деревня даже носит название Толстый Лес. Неслучайно поблизости располагалось лесничество. Лесничий (отнюдь не лесник!) был специалистом с высшим образованием, и ему по службе надлежало сохранять эти лесные массивы, изучать их и прогнозировать их будущее.

Лесничества располагались в Центральной России и в Малороссии, в Белоруссии и на Урале, в Сибири и в Закавказье. С отчетами все лесничие адресовались в столичный Санкт-Петербург, где находился Лесной департамент. Кстати, в 60-х годах XIX века возглавлял это солидное учреждение именно граф Эмерик Карлович Чапский — владелец Прусинова и многих других окрестных деревень. В Прусиновском лесничестве служил лесничим мой прадед по материнской линии, прямой потомок старинного рода князей Ружинских.

Бабушка Мария Ивановна родилась и выросла в деревне Прусиново среди лесов и конечно же прекрасно их знала. Лес летом и осенью был полон ягод и грибов. О грибах я наслышался от бабушки столько интересного, чего не нашел потом ни в одной книге. Боровики, подосиновики, подберезовики, лисички в иные годы родились в изобилии. Помню, как я удивился бабушкиному рецепту приготовления рыжиков. Мама укладывала на тарелку только что собранные и промытые колодезной водой рыжики, слегка посыпала их солью и накрывала блюдцем. Через час-другой она поднимала блюдце — и ничего вкуснее этих рыжиков в разнообразном мире грибов я никогда не пробовал!

Однако самым удивительным для моего детского воображения был рассказ бабушки про царь-гриб. Будто бы таится этот гриб среди полян в самых глухих уголках леса. Редкому человеку посчастливится отыскать его. В народе говорят, что если кто-то и найдет царь-гриб, то он не должен немедленно поднимать его с земли и укладывать в корзину. А следует взять острый сук и очертить вокруг гриба круг возможно большего диаметра. И будто бы, придя сюда через неделю, найдешь этот гриб, разросшийся до этой самой черты.

Был случай, когда царь-гриб отыскал один из бабушкиных односельчан. Человек этот, возвратившись из леса, заперся в доме и целую неделю никуда не выходил. А потом вышел, запряг в телегу лошадь, взял с собой нескольких мужиков и уехал в лес. Вся деревня собралась тогда смотреть на диковинный гриб, едва уместившийся в телеге. Мой прадед-лесничий, прослышав о чуде, специально приехал и будто бы хотел отправить находку в Кунсткамеру в Санкт-Петербург. Но нашедший царь-гриб распорядился по-своему: угостил односельчан и сделал себе запасы на зиму. И моей бабушке достался кусочек. Она его засушила на теплой печке и потом долго по крошке добавляла в суп, что делало аромат и вкус еды необыкновенно приятными.

В Белоруссии бытует присказка: «Ер-еры — скинулся с горы, ер-ять — нема кому поднять, ер-еруся — я и сам подымуся!» По этой присказке изучали старый алфавит. По-белорусски глагол кидаться с ударением на первом слоге означает падать, бросаться, валиться. Я запомнил еще один рассказ бабушки о говорящих кладах и теперь поделюсь этим рассказом с моими читателями.

Два солдата возвращались с царской службы домой. Путь был долгий, однако вдвоем идти было веселей, а добрые люди не отказывались их накормить и пускали на ночлег. Дело было поздней осенью, уже рано темнело, и заботиться о ночлеге приходилось заранее. В одной из деревень никак не могли служивые отыскать себе пристанища: то семейство большое, и в доме нет места, то просто не хотят хозяева пустить к себе посторонних людей. Так и прошли через всю деревню и уже подумывали, а не заночевать ли им где-нибудь в поле, в стогу.

Вдруг, верстах этак в двух от деревни, увидели путники в поле небольшой хутор. Просторный дом стоял под новой крышей, окруженный свежей изгородью. Чуть в стороне — маленький ветхий домишко, пахнущий, однако, жильем, со столбом дыма над закопченной печной трубой. На стук вышли хозяева-старики, их сын с невесткой, на руках ребенок. В ответ на просьбу о ночлеге отозвались радушно: отчего ж не пустить, да только видите, сами мы едва помещаемся, домик-то у нас совсем маленький. «Как же, — говорят им солдаты, — ведь вон у вас какой новый дом стоит. И места в нем на всех хватит». Старик хозяин им на это отвечает: «Дом и вправду мы недавно построили большой и хороший, да только сами в нем не живем, нечисто там».