Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, — ответил Петер и невольно взглянул в зеркальце наверху. Лица он не увидел — оно было скрыто низко надвинутой шляпой. Но Петеру хватило глаз. Темные, слегка прищуренные, они поблескивали в свете уличных огней и буравили Петера из темноты салона.
«Та-та-та-тааа. Та-та-та-тааа», — раздалось вдруг из кармана. Петер вздрогнул. Мобильный телефон завибрировал, засветился сквозь карман куртки, и низкие органные раскаты Баха зловеще и торжественно поплыли по салону. Несмотря на напряженное состояние, Петер не мог не отметить, что из всех мелодий, закаченных в телефон, эта была сейчас наиболее подходящей.
— Не трогать! Езжай дальше, — услышал он из-за спины.
Еще минуты две, показавшиеся бесконечными, Петер и человек на заднем сиденье терпеливо слушали реминорную прелюдию знаменитой токкаты. «Надеюсь, до фуги дело не дойдет», — подумал Петер. Никогда еще бывшие подружки не раздражали его так сильно.
— А теперь рассказывай, что произошла четвертого декабря, — произнес незнакомец, когда телефон наконец замолчал. — Четко и подробно!
— Четвертого декабря… — проговорил Петер и задумался. Понятно, что это было совсем недавно, но он никак не мог сосредоточиться. — Утром я встал, оделся, выпил кофе…
— Mamarracho! Идиот! Ты что, собираешься рассказывать мне каждый шаг?! — раздалось сзади, и Петер получил резкий удар. — Говори быстро, как ты оказался на Альфонса Фосса, 18, придурок!
От удара у Петера заныло плечо, зато тут же вернулась память. Он быстро и без запинок выложил все, начиная со звонка мадам Жорж и заканчивая встречей с комиссаром Сотрелем. При упоминании о следователе невидимый собеседник процедил сквозь зубы:
— Al diablo con los tombos[2]. — Судя по всему, этот тип был не в ладах с полицией.
Петер не знал испанского, но когда-то в Париже ему пришлось полтора месяца прожить в трехметровой комментаторской кабине на стадионе Гаррос, откуда два молодых парня из Толедо вели репортажи с футбольного матча «Бордо» — «Реал». С тех пор он хорошо знал испанские ругательства и числительные от нуля до десяти.
— Что это был за труп? — спросил незнакомец, когда Петер замолчал.
— Не знаю. Какая-то женщина…
— Ты видел ее лицо?
— Нет. У нее голова была замотана шарфом… Я к ней даже не приближался, — пробормотал Петер и сам удивился, как убедительно у него получилось соврать.
После минутного молчания незнакомец спросил:
— А ты там ничего больше не находил?
— Что вы имеете в виду? — не понял Петер.
— Ну, какой-нибудь предмет на полу…
«Он знает про перстень!» — подумал Петер и яростно замотал головой.
— Нет, ничего… Я, знаете ли, боюсь мертвецов. Сразу ушел.
— Смотри, если врешь! — мужчина ткнул Петера рукояткой пистолета.
Несколько минут они ехали молча. Миновав мост и, дважды проехав по набережной взад-вперед, они опять повернули к центру. Постепенно к Петеру возвращалось самообладание. Он понял, что его не собираются убивать, и понемногу успокаивался.
— Зачем ты убил Гийома Сталя? — вдруг спросил мужчина.
От неожиданности Петер наехал на бордюр.
— Я?!
Предположение было настолько нелепым, что он хотел возмутиться, но телефон в его кармане опять засветился, и веселая хорватская песенка сбила его с мысли. «Это Мария!» — подумал Петер, вспомнив, что еще месяц назад попросил у нее взаймы 50 евро на неделю. Затихший было телефон молчал недолго: «У любви, как у пташки крылья…» — поплыло по салону.
— Клянусь, я не убивал Гийома! — перекрикивая «Хабанеру», вклинился Петер.
«Все напрасно: мольбы и слезы, гордый взгляд, и томный вид…» — неслось из кармана.
— Сами подумайте, зачем мне его убивать? Я его практически не знал… — не унимался Петер.
«Меня не любишь ты… Так что ж, зато тебя люблю!» — вела свою партию знаменитая исполнительница.
— Матерь Божья, что у тебя за телефон! — раздраженно проворчал мужчина.
— С чего это вы вообще решили, что его убили?! Гийом отравился газом! Полиция считает, что это был несчастный случай!
— Заткнись! Лучше скажи, о чем тебя спрашивали bofi a?[3]
— Что? — не расслышал Петер.
«Любовь… Любовь… Любовь… Любовь!» — пела влюбленная Кармен.
— Basta! — взревел человек и больно ткнул Петера кулаком. — Maldito![4] А ну, выключи свою шарманку!
Петер поспешно вынул телефон и отключил звук. В наступившей тишине отчетливо слышалось громкое дыхание незнакомца и стук собственного сердца.
— О чем тебя спрашивал следователь? — повторил тот.
— Да так… Ничего особенного… То же, что и всех…
— Отвечай, что спрашивают!
— Он хотел знать, когда я видел Гийома в последний раз, знаком ли с его друзьями, что о нем думаю…
— И что ты о нем думаешь?
— Ничего. Мы с Гийомом не дружили.
Незнакомец удовлетворенно хмыкнул, похоже, его устраивал такой ответ.
— Теперь слушай, tonto[5], — сказал он, давая понять, что разговор близится к концу. — Наверное, ты уже догадался, что четвертого декабря оказался не в том месте и не в то время. Как сложится твоя жизнь, теперь зависит от тебя. Будешь помалкивать и сидеть тихо, — будешь жить. Сболтнешь кому-нибудь про труп, я тебя из-под земли достану. A quien dices tu secreto, das tu libertad y estás sujeto[6]. Мне бы следовало прикончить тебя прямо тут… Ладно, благодари Пресвятую Деву за свое спасение. А сейчас остановись вон там, за углом.
Петер затормозил. Человек открыл дверцу и быстро вышел из машины. В зеркальце мелькнула коренастая фигура. Через секунду незнакомец в черном пальто и шляпе с большими полями свернул за угол.
Какое-то время Петер сидел не двигаясь, положив руки на руль и глядя на тающие на лобовом стекле снежинки. Вдруг кто-то громко постучал в боковое окно. Петер вздрогнул и приспустил стекло. Полная чернокожая цветочница с пухлыми розово-синими губами, вся запорошенная снегом, с охапкой букетиков в руках, наклонилась к нему и произнесла сиплым, простуженным голосом: