в «Списке великих бессмертных правителей» занимало лишь десять человек, и Наньгун Чанъин был в их числе.

В прошлом Мо Жань никак не мог с этим согласиться. После того, как Мо Вэйюй одним мизинцем раздавил все семьдесят два города Жуфэн, он искренне считал, что эта обитель совершенствующихся скрывает лишь тысячи никчемных ничтожеств, которые начинают вопить от боли еще до того, как нож коснется их шеи, и молить о пощаде, едва завидев обнаженный меч.

Как в прошлой жизни верно сказала Е Ванси перед своей смертью: «В семидесяти городах Жуфэн не нашлось ни одного мужчины».

В глазах Мо Жаня Духовная школа Жуфэн была похожа на блюдо сыпучего песка[215.1], поэтому ему было непонятно, как может Наньгун Чанъин, насыпавший это блюдо, считаться выдающимся человеком?

Залитое кровью, в мгновение ока разрушенное до основания, великое наследие, что веками передавалось от предков потомкам, повсюду трупы и вороны, клюющие кишки из распоротых животов убитых. Именно такую картину видел Наступающий на бессмертных Император, поднимаясь по лестнице, ведущей к Залу Сяньсянь. На его лице не отразилось ни единой эмоции, когда он одной ногой распахнул дверь этого музея славы и почитания деяний великих предков ордена Жуфэн…

Скрытый длинным черным плащом с капюшоном, император быстро прошел по длинной галерее с портретами бывших глав и выдающихся старейшин ордена Жуфэн и, наконец, остановился в конце Зала Сяньсянь.

Объемный капюшон плаща скрывал половину его лица, так что, даже когда Наступающий на бессмертных Император поднял голову, можно было разглядеть лишь его высокомерно приподнятый бледный подбородок. С видом завоевателя он смерил надменным взглядом изваяние, которое размерами превышало рост обычного человека.

Естественно, статуя столь почитаемого героя была целиком вырезана из белого нефрита и украшена драгоценными духовными камнями. Это было изваяние юного заклинателя в свободной одежде с широкими рукавами, который оседлав ветер и облака, уверенно натягивал лук. Создавший это изваяние скульптор, должно быть, был гениальным мастером, вложившим в это творение всю душу, тщательно проработав каждую деталь. Так, чтобы статуя казалась более живой, он использовал черный кварц для воссоздания глазных яблок и измельченный горный хрусталь для украшения одежды и головного убора. В кроваво-алых лучах утренней зари, проникающих в зал через потолочное окно позади статуи, казалось, что это купающийся в духовном сиянии небожитель, изгнанный с Девятых Небес в бренный мир.

На той половине лица Наступающего на бессмертных Императора, что была видна из-под капюшона, вдруг расцвела широкая белозубая улыбка, породившая медово-сладкие ямочки на щеках.

Приведя в порядок свою одежду, он с достоинством отвесил статуе приветственный поклон, после чего, подняв свое красивое лицо, все с той же широкой улыбкой сказал:

— Давно хотел познакомиться с вами, почтенный бессмертный Наньгун.

Конечно, статуя не могла ответить ему, лишь в лучах солнца блеснула пара черных глаз из кварца, словно каменный Наньгун в самом деле пристально разглядывал нежданного посетителя.

Наступающему на бессмертных Императору и правда было очень скучно, а сейчас, когда никто не видел его, он мог в свое удовольствие разыграть для самого себя это маленькое представление.

— Этот младший Мо Вэйюй сегодня имеет честь нанести вам визит. Почтенный бессмертный Наньгун, а вы и правда хорошо сохранились.

Он довольно долго кривлялся, хихикал, оживленно жестикулировал и упражнялся в риторике, разговаривая сам с собой. Статуя и живой человек, который сходил с ума.

— Я нанес визит вашему пра-пра-пра-пра… — устав загибать пальцы, он просто продолжил, — не могу сосчитать, бог его знает, в каком колене он вам племянник. В общем, почтенный, нанес я тут визит вашему очень дальнему родственнику и вашим последователям, незнамо в каком поколении, — довольно ухмыльнувшись, он продолжил, — впрочем, все они погибли под моим мечом, так что, если ваша милость еще не переродились, то уже, наверное, повстречали их… К сожалению, не имел чести повидать вашего пра-пра-пра-пра-правнука. Этот ссыкун[215.2] сбежал до того, как рухнула городская стена. Не знаю, жив он или мертв, что, согласитесь, несколько прискорбно.

Так, веселясь и насмехаясь, он еще довольно долго вел задушевные беседы со статуей.

— Да, кстати, я слышал, что почтенный бессмертный Наньгун в своем поколении также прослыл выдающейся личностью и был настолько уважаем в народе, что многие из последователей желали видеть вашу скромную персону императором, — Мо Жань широко улыбнулся и после многозначительной паузы продолжил. — Разве тогда это положение не было настолько же престижным, как мое теперь? В общем-то, я и пришел, чтобы задать вам один вопрос, а все, что я говорил раньше, — просто пустая болтовня… Я все никак не могу понять, почтенный бессмертный Наньгун, почему тогда вы отказались и не взошли на престол?

Он сделал паузу, потом сделал несколько шагов вперед, и только тут его взгляд упал на мемориальную доску с надписью, стоящую позади статуи Наньгун Чанъина. На самом деле, эта каменная стела была настолько большой, что он сразу заметил ее, но нарочно не заострил на ней внимания.

Эту каменную мемориальную надпись лично вырезал своим мечом Наньгун Чанъин в возрасте девяносто шести лет. Сначала она была простой, безо всяких украшений, однако позже его потомки облагородили ее, покрыв золотой пудрой, и теперь каждое слово ярко сияло, словно бесценное сокровище.

Мо Жань какое-то время смотрел на сверкающую надпись, после чего с насмешкой сказал:

— О, я понял! «Жадность, ненависть, ложь, убийство, блуд, воровство, грабеж — семь недопустимых вещей для благородного человека»? Почтенный бессмертный и правда силен духом, — заложив руки за спину, он какое-то время молчал, словно обдумывая что-то, — однако мне вот что интересно, чистый помыслами почтенный бессмертный с незапятнанной репутацией, на смертном одре оставляя такое верное сердечное наставление для своих потомков, могли ли вы предположить, что сегодня Духовная школа Жуфэн превратится… — Мо Вэйюй поджал губы, придумывая подходящее описание. Наконец, ему в голову пришло нужное слово, и, весело хлопнув в ладоши, он со смехом объявил — …в крысиное гнездо?

Удовлетворенный своим остроумием, он заливисто рассмеялся. Осветившая его лицо улыбка была по-детски чистой и искренней и в то же время ехидной и злой. Исполненный злорадства смех, похожий на треск рвущихся полотен шелка, на которых были нарисованы портреты выдающихся героев школы Жуфэн минувших лет, разнесся по величественному Залу Сяньсянь…

Однако, достигнув холодной как лед белоснежной статуи Наньгун Чанъина, этот безумный хохот внезапно оборвался.

Мо Жань больше не смеялся. Улыбка медленно увяла у него на губах, а лицо вмиг словно покрылось коркой льда.

Его черные