Она специально создала эту заминку.

— Пока?

— Мне страшно, отец Сергий. Меня тянет в яму буквально с юных лет. Сатанизм, больные чувства и мысли, в недавние годы даже наркотики. Мама говорила, что женщины в моем роду занимались черной магией, призывали демонов, а я слышала, что таким образом они обрекают на проклятие своих потомков. Недавно случилось кое-что… Что заставило меня поверить. Поверить и захотеть очиститься от греха. Я устала от этих голосов, убеждающих меня в том, что я грязная. Мама говорит, я слышала их с детства. Найти вас — настоящее спасение.

Говоря все это, Мария периодически поглядывала на Филиппа. Она знала, что он все слышит.

И, признаться, она не во всем кривила душой, потому ее слова звучали искренне. Мама, действительно, читала в ее комнате молитвы в детстве, потому что девочка жаловалась на странные звуки, но, как поняла Сербская уже во взрослом возрасте, то всего лишь работал телевизор у соседей за стеной. А вся остальная информация… Голос был. Но только то был голос самой Марии. Она постоянно говорила самой себе о собственной никчемности, о том, что не заслуживает ничего хорошего. И тогда подкрепляла свои убеждения мерзкими поступками. Например, такими, как сейчас.

Кажется, батюшка ей поверил.

— Понятно, дитя, — он говорил все так же мягко, его бархатистый голос навевал ассоциации с периной облаков. — Думаю, стоит начать с исповеди и причастия.

— Конечно. Я бы хотела, чтобы вы вели меня по этому пути, вам я доверяю. У меня сейчас отпуск, и я видела небольшой отель тут неподалеку… Понимаете, дело срочное. Могла бы я заходить сюда советоваться с вами?

— В любой день. Ты уже ближе к Богу, чем думаешь. Судя по твоим словам.

Оля и Оксана, стоящие рядом, ошалело переглянулись. Их подруга собралась, пусть даже какое-то время, жить в этой дыре?

Едва все закончилось, Филипп отвлекся на свои прямые обязанности, а, когда закончил, поспешил найти Марию. Увидев ее, общающиюся с отцом Сергием, он замер от страха, но оказалось, что все довольно невинно — Мария изображала из себя грешницу, которая готова пасть в объятия церкви. Не очень-то он ей поверил. Когда он подошел, то услышал, как Мария говорит о том, что хочет поселиться неподалеку. Панфилов сжал зубы до боли — ему только этого не хватало.

В толпе прихожан можно было легко потерять назойливую девицу, но Филиппу удалось нагнать ее уже в саду, куда Мария поспешила улизнуть. На счастье здесь сейчас было мало народа.

— Нам нужно поговорить! — он не протянул к девушке руку, но на лице Филиппа отразилась тревога, смешанная с какой-то непонятной тоской.

Оля и Оксана, напитанные впечатлениями, подхватили Валеру и отправились в трапезную — пробовать местную церковную кухню, а Сербская… Ей понравился этот сад — в это время года на деревьях не оставалось ни листочка, ветви напоминали скрюченные черные пальцы самой смерти. Как раз именно то, что подходит ее нынешнему настроению. После изображенного концерта на девушку накатила некая удручающая волна. Во-первых, она банально устала и выгорела. А во-вторых… Вторая причина как раз сама окликнула ее. И чего она так пристала к нему? Объяснить Мария не могла. Просто выражала свои неправильные и болезненные чувства так, как могла.

Она обернулась и угрюмо уставилась на Филиппа в ответ. Банданы на голове уже не было, и теперь синеватые локоны подхватывал ноябрьский ветер.

— Я не буду рассказывать о нас, не волнуйся, — упавшим голосом сказала Мария. — Никому. Обещаю.

Я, в отличие от тебя, своих обещаний не нарушаю.

Филипп посмотрел на Марию, нахмурившись.

— Тогда что ты тут забыла? — ему это было не понятно. Неужели эта странная девушка может преследовать какие-то иные цели?

Ветер налетел на них, обдав холодом и подняв с земли опавшие листья. Где-то вне зоны видимости заплакал ребенок, и в этом плаче было что-то гнетущее.

— Я сожалею, что мы так расстались, — осторожно начал Филипп. — Но… Это все было для меня шоком.

Вряд ли стоило ему сейчас лгать ей.

— Ты же… Понимаешь это?

Они стояли довольно далеко друг от друга, но достаточно близко, чтобы слышать. И Сербская не спешила это расстояние сократить — мешала затаенная обида. Девушка обхватила себя за плечи, тупо уставившись на Филиппа.

— Ты просил меня быть рядом, и я обещала, что буду. Ты передумал?

Все это звучало твердо, без каких-либо оттенков. Кроме, разве что, легкой печали. Марию покоробила постановка его вопроса: что она тут забыла? О, дорогой, ты не представляешь. Свою честь. И речь идет совершенно не о невинности физической. Отчего-то у нее рождалось чувство, будто это далеко не она им воспользовалась, а очень даже наоборот.

Мария всегда считала веру в Бога слабостью. Люди не хотят сами отвечать за себя, за свои слова и поступки, хотят быть ведомыми, хотят получать оправдания и видеть некий божественный промысел, будучи слишком немощными для того, чтобы понять и признать — смысла-то никакого и нет. И не было никогда. Единственный, на кого ты можешь положиться — ты сам. И никак иначе. Все остальное — банальная глупость. Вот и Филиппа Сербская сейчас находила глупцом и простым мудаком, раз он грубит ей, девушке, с которой впервые в жизни провел ночь, только потому, что тогда в его член «вселился Дьявол». Правильно было бы, наверное, свалить отсюда ко всем чертям, а он пусть и дальше всем пиздит, пытаясь уйти в монахи. Мария не выдержит, если очередной подонок вытрет о нее ноги. Но она не умеет поступать правильно. Если он не хочет ее любви, он познает ее ненависть.

Панфилов как-то странно, порывисто дернул плечом.

— Я не отказываюсь от своих слов. Я…

Он замер, нахмурился так, что брови сошлись на переносице. Невыносимая тоска ухватила его за самое нутро. Филипп вдруг посмотрел на Марию со слезами на глазах.

— Ты не понимаешь. Не понимаешь, сколько мне стоило тогда расстаться с тобой. Ты ничего не понимаешь.

Ему хотелось дотронуться до ее руки, но делать этого Панфилов не стал. Просто стоял и смотрел ей в глаза. Все во что он верил, все, что знал, разбилось вдребезги, а осколки впились в сердце.

Мария продолжает стоять на месте. А она-то думала, что это она тут эмоционально неуравновешенная. Тем не менее, похоже, только она здесь и знает, чего хочет. Сербская смотрит на парня почти холодно, но это, скорее, неосознанно, ведь ее сердце начинает сильно колотиться от его слов, а в лицо словно дышит жаром огнедышащий