Юм-Юм снова промолчал. Он просто молча на меня смотрел, не произнося ни слова. А птица Печаль вновь запела, да так, что сердце чуть не разорвалось у меня в груди.

– Она поёт о моей маленькой дочке, – прошептала женщина, и слёзы её упали на сотканную ткань и обернулись жемчугом.

Я сжал кулаки.

– Юм-Юм, – сказал я решительно, – Юм-Юм, я отправляюсь туда прямо сейчас.

В лесу по деревьям пробежал шепоток. А птица Печаль залилась такой трелью, какую никогда никто не слышал ни в одном лесу.

– Я был в этом уверен, – сказал Юм-Юм.

– Прощай, Юм-Юм!

Я готов был снова расплакаться.

– Прощай, мой дорогой Юм-Юм!

Юм-Юм пристально на меня посмотрел. В его глазах светилась такая доброта, и в этот момент они чем-то напоминали глаза Бенки. Он улыбнулся краешком губ.

– Я с тобой, – просто сказал он.

О Юм-Юм! Мой настоящий друг! Я так этому обрадовался. Но всё же мне не хотелось подвергать его жизнь такому страшному риску, и я сказал:

– Нет, Юм-Юм, лучше не надо.

– Я еду с тобой, – повторил Юм-Юм. – «Мальчик королевского рода верхом на златогривом коне в сопровождении верного друга». Так звучит пророчество, ты не волен изменить то, что было предначертано тысячу лет тому назад.

– Несколько тысяч лет назад… – произнесла женщина. – Помню, ветры пели как раз об этом в тот вечер, когда я сажала яблони. А было это давно. Много тысяч лет назад. – Потом она кивнула мне и сказала: – Подойди ко мне, Мио. Я залатаю твой плащ.

Она отрезала кусочек от своей ткани и наложила заплатку на дыру в моём плаще. Потом подшила к плащу подкладку из сверкающей ткани, и плащ легко лёг мне на плечи, мягкий, тёплый, невесомый.

– Мою самую лучшую ткань отдаю я тому, кто спасёт мою дочурку, – сказала она. – И ещё дам я тебе хлеба, который утоляет голод. Ешь понемножку. Тебе ещё предстоит пройти голодной тропой.

Она протянула мне хлеб, и я принял его с благодарностью.

Я повернулся к Юм-Юму и спросил:

– Ну что, мы готовы, Юм-Юм?

– Готовы, – отозвался он.

Мы вышли из домика и двинулись по тропинке между яблонями. Сели верхом на Мирамис. Птица Печаль распростёрла свои чёрные крылья и полетела к вершине горы.

Сотня белых лошадей не двигаясь глядела нам вслед. Мы скрылись в лесу. Цветущие яблони белели при свете луны. Они белели, как только что выпавший снег.

Может, я больше никогда не увижу такой красоты…

Может, теперь я уже больше никогда не увижу цветущих яблонь, зелёных деревьев с шелестящей листвой, не пройдусь по мягкой траве. Потому что мы отправляемся в Страну Тридесятую, где не растёт трава и не цветут цветы.

Мы скачем. Нас окружает ночь. Добрый, освещённый луной лес кончился, остался далеко позади. А впереди всё сгущается и сгущается тьма. Лунный свет гаснет. Земля становится твёрдой и каменистой, вокруг высятся голые скалы. Они подходят к нам всё ближе и ближе. И вот нам уже приходится двигаться узкой, едва различимой тропкой между вставшими стеной тёмными скалами.

– Ох, хоть бы тропа не была такой узкой, – произнёс Юм-Юм, – хоть бы горы не были такими чёрными, а мы – такими маленькими, одни-одинёшеньки и безо всякой защиты.

А тропа всё извивалась, змеилась, и казалось, что опасность стережёт нас за каждым поворотом. Мрак всё сгущался и сгущался. Наконец мы приблизились в горах к узкой расщелине, похожей на ворота. А за ней царил такой мрак, чернее которого нет ничего на свете.

– Страна Тридесятая, – прошептал Юм-Юм. – Это ворота в Тридесятую Страну.

Мирамис вздыбилась и не желала идти дальше. Она заржала так, что стало не по себе. А по ту сторону ворот не было слышно ни звука. Эта мрачная тишина точно заманивала нас, ждала, чтобы мы пересекли границу.

А я как будто знал, что должен идти туда, в этот затаившийся мрак. Но удивительно – я перестал бояться! Ведь теперь-то я знал, что много тысяч лет назад всё уже было предопределено и предсказано. И это знание придавало мне мужества. Я подумал: «Пусть будет что будет. Может, мне никогда не придётся вернуться, но бояться я больше не желаю».

Я направил Мирамис через ворота – во мрак. Она поняла, что я не поверну, рванулась через узкую расщелину и понеслась, поскакала всё вперёд и вперёд по тёмным дорогам этой мрачной страны.

Мы скакали во тьме, нас окружал ночной мрак, и куда вела дорога, нам было неведомо.

Но со мной был Юм-Юм. Он сидел верхом у меня за спиной, крепко обняв меня, и я испытывал к нему такую любовь, как никогда прежде.

Я не был одинок. Со мной был Юм-Юм. Мой единственный друг. Всё, как и было предсказано.

Я не знаю, сколько времени продолжался наш путь в темноте: может, всего лишь миг, а может, много часов подряд. А возможно, и много тысячелетий. По крайней мере, нам так показалось. Так обычно чувствуешь себя во сне, когда тебе снятся кошмары, и ты просыпаешься с криком, и потом ещё долго лежишь и трясёшься от страха. Но от теперешнего кошмара не было возможности проснуться. Мы скакали во тьме. Всё вперёд и вперёд. Куда? Неизвестно. Сколько прошло времени, мы тоже не знали. Мы просто скакали в ночи верхом на Мирамис.

Вдруг Мирамис дёрнулась и остановилась. Мы оказались на берегу озера. Такое озеро не приснится даже в самом страшном сне. Но и теперь мне иногда снятся эти расстилающиеся передо мной чёрные бескрайние воды. А до того, как я их увидел, ни мне, ни одному человеку на свете вряд ли могла присниться вода такой глубокой черноты – чернее чёрного. Это была самая чёрная, самая страшная в мире вода, таящая в себе непонятную угрозу. Озеро окружали чёрные, высоченные и тоже казавшиеся опасными скалы. Над чёрными водами кружили птицы, несметные стаи птиц. В темноте они были почти неразличимы, но отчётливо слышались их голоса. Крик этих птиц надрывал душу – такая глубокая печаль в них звучала. Мне сделалось их так жалко, так жалко. Казалось, они рыдают и молят о помощи.

Ближе к противоположному берегу, на самой высокой скале был виден огромный чёрный замок-крепость, в нём светилось всего одно окно. Оно, это окно, было похоже на человеческий глаз, злой и опасный, который выслеживает нас в ночи.

Это был замок рыцаря Като. И он, мой враг, находился там, в замке, по ту сторону озера, враг, с которым я прибыл сразиться не на жизнь, а на смерть.

Светившееся злым светом окно пугало меня, хотя я и приказал себе не бояться. И правда, как мог я, обыкновенный мальчик, победить такого злобного и опасного врага, каким был рыцарь Като?