и не могу остановиться. Из-за этого мне пришлось уйти из шкафа, и теперь я бездомная. И голодная. Жду, пока нафт… – апчхи! – выветрится и я смогу вернуться домой.

«Надо же, – подумал кот и тоже чихнул. – А меня хозяйка не считает вредителем, хотя я очень вредный. Гораздо вреднее этой маленькой моли. Я ем хозяйкины цветы, сплю на её лице, таскаю еду из её тарелки и писаю мимо лотка. А она всё равно не гонит меня из дома».

Доев ниточку, моль побрела прочь в поисках ночлега и ещё чего-нибудь на ужин. Кот смотрел на её мятые крылышки и думал: «Сколько на свете несчастных! Если бы я был муравьём, я бы всегда работал, никогда не отдыхал и беспокоился о странных вещах вроде гусениц. Если бы я был кротом, то был бы слеп и жил в тёмной тесной норе под землёй. А молью быть – вообще хуже не придумаешь. Может, я не такой уж несчастный? Может, быть котом – уже огромное счастье?»

Кот подошёл к хозяйке, задремавшей в кресле, прыгнул ей на колени и громко замурчал.

– Хорошо, что я кот, а не кто-нибудь другой, – мурчал он. – Та миска, в которую ты наливаешь мне воду, не такая уж некрасивая. И воду можно пить. В домике всё же лучше, чем в рваном пакете… хотя в этом я не уверен, потому что пакет шуршит, а домик – нет. Ты должна купить домик, который шуршит. И подушка…

Счастливая хозяйка гладила кота и хвалила на все лады, хотя по-прежнему не понимала на его кошачьем языке ни слова.

– …нет, подушка всё-таки лежит не с той стороны, – закончил кот.

Инна Часевич

На радуге

Посвящается Светлане Р.

Бим осторожно потрогал лапой красный свет и очень удивился – его не обожгло, а обдало приятным теплом. «Странно, – подумал пёс, – а с земли казалось, что он горяченный». Нет, он, конечно, не мог знать, какой должна быть на ощупь радуга, но в том, что её красная часть должна непременно обжечь, он почему-то был уверен. Бим осторожно растянулся на голубой дуге. Здесь прохладно, обдувает ветерком. «Хорошо тут. Красиво. Тепло. Спокойно. Но одиноко». Пёс вытянул лапы, положил на них большую морду с одиноко стоячим ухом и загрустил. Он не привык к одиночеству. Всегда с ним рядом был кто-то из хозяев. И даже если все люди уходили на работу или ещё по каким делам, в доме оставались его подружки Пуся и Люся. Бим тогда запрыгивал на диван хозяйки, хотя знал, что счастлива она от этого не будет, и, вдыхая родной запах, впадал в дрёму. Хозяйская семья не раз менялась за его долгую собачью жизнь: однажды Бим обнаружил, что старенькой бабушки на её привычном месте нет, а вскоре после этого осознал, что шумные дети, с которыми было так весело гонять на улице, стали большими, смотрят на Бима сверху вниз и совсем не спешат с ним побегать. Через несколько лет он с грустью понял, что любимая хозяйка теперь ходит совсем медленно и гуляет исключительно вокруг дома. Он, конечно, как существо воспитанное от неё и раньше не убегал, даже идя без поводка (который презирал до самой глубины собачьей души), а если вдруг забывался и уносился вперёд, то непременно оглядывался и ждал: куда повернут их пути-дороги? А потом ему пришлось вовсе умерить собачью страсть к вынюхиванию и гонянию и смиренно трусить у ног обожаемой Антонины.

Биму нравилось всё, что делали хозяева: как они готовили, убирались, учились, радовались, работали, ругались… Хотя нет! Громкие крики, стучащие двери и заплаканные женщины были ему не по душе, о чём он всегда честно и прямо вылаивал домочадцам. И те всегда после его пламенных выступлений мирились. Ну, или ему казалось, что именно после них.

Главное, что Бима они всегда любили: и когда ругались, и когда жили мирно, и когда уходили на работу, и когда возвращались. Гладили, трепали за ушами, обнимали. «Всё-таки хорошо было там. Очень», – пёс загрустил и, чтобы немного отвлечься от невозвратности прежней жизни, посмотрел вниз.

На диване, обнявшись, плакали Катя и её сын Петька, с которым Бимка в последнее время сошёлся на короткой ноге и даже благосклонно выносил его бесконечные телефонные звонки по время вечерних прогулок. Катя за несколько лет постепенно перешла в разряд хозяйки, но занять место Антонины в собачьем сердце не смогла. Сейчас, правда, Биму казалось, что зря он так, что она тоже его по-настоящему любила, но отмотать назад киноленту жизни он не мог. Почему-то вспомнилось, как гадко он однажды поступил, сбежав от мальчишки на прогулке. Тогда Петька с головой ушёл в телефонную реальность, но, конечно, это было слабым оправданием безрассудству Бима. Хотя сначала ему это казалось славным приключением, а об оставленном хозяине он думал меньше всего.

В тот вечер Бим во весь опор нёсся по морозным улицам, и его нестоячее ухо от такой гонки стало вдруг прямым, как спина хозяйки во времена её балетной молодости. «Да, раздолье тогда было, кувыркайся в снегу сколько влезет, гоняй с чужими собаками, гуляй, когда захочешь». Целый день пёс веселился, радуясь нежданной свободе, однако вечером его пыл и резвость значительно умерились: новые друзья разошлись по домам, ему захотелось поесть, погладиться и услышать привычное: «Бимастик, спать пора!» Он оглянулся по сторонам – чужие дома, чужие запахи, чужие люди, да и тех почти не осталось рядом. Весь следующий день Бим пытался найти обратную дорогу, но только больше и больше запутывался и не мог вспомнить, в какой стороне дом. Правда, голод не сильно донимал – удалось перехватить брошенную кем-то косточку, а вот тоска по хозяевам начинала погладывать собачью душу. Да и погода на улице не шептала «останься». К тому времени Бим уже навалялся в снегу за все предыдущие годы, и ему очень хотелось в тёплый дом, ведь снежинки, такие красивые и славные на вид, на деле оказались очень холодными и немилосердно кусали за лапы и живот. Пёс потрусил по улицам в поисках ночлега. Мелькали подъезды, занесённые снегом скамейки, луны фонарей и запахи одиноко спешащих прохожих. Ночь наступала медленно, но неотвратимо. Бим совсем было собрался ночевать прямо в снегу, как вдруг увидел дыру под лестницей, ведущей вниз. Пёс сбежал по ступеням и с трудом протиснулся в узкий прогал. «Откормили меня, однако», – он вспомнил о далёких хозяевах, и