бы то ни было, наша разведгруппа проехала вдоль необъятных полей достаточно много километров, как вдруг в низине показалось какое-то большое село. Мы остановились и долго рассматривали его в бинокли. Дорога к нему зигзагообразно спускалась вниз, а в самой низине пролегала через мост, за которым начинались первые дома. Не обнаружив ничего подозрительного, Пфайфер дал знак к дальнейшему движению.

Наше отделение ехало примерно в трехстах метрах впереди остальных сил разведгруппы. Когда мы стали спускаться вниз, то село скрылось за небольшим холмом, и поэтому нам не было видно, что в нем происходило. Можно только представить наше удивление, когда позади нас внезапно разверзся огненный ад.

Наши водители непроизвольно затормозили. Тогда я обернулся и смог еще увидеть мотоцикл с пулеметом другого отделения, пулеметчик которого с коляски короткими очередями вел огонь по селу. Остальные пулеметчики взвода, по всей видимости, делали то же самое.

В этот момент Пфайфер, привстав на мотоцикле, заорал:

– Отделение! Вперед!

Такой приказ явно являлся рискованным, так как мы не знали, что ждет нас внизу после поворота дороги, огибавшей холм.

С громким гулом первый мотоцикл рванул за поворот. За ним последовал второй, затем третий. Потом и я увидел мост, а также русскую кавалерию, которая при выступлении из села попала под огонь наших пулеметчиков. Судя по всему, это был русский дозор, и наше появление явилось для всадников полной неожиданностью. Три лошади в конвульсиях бились на земле, а еще одна без седока в панике бросилась в ручей. Можно было наблюдать, как она выбралась на противоположный берег и галопом устремилась прочь. Тем временем остатки русской разведгруппы численностью восемь всадников во весь опор помчались назад, свернули на перекрестке и исчезли за домами.

Все эти картины, когда наше отделение без всякого промедления с ревом пронеслось через мост и ворвалось в село, промелькнули перед глазами как в ускоренной киносъемке. На дороге помимо лошадей лежал и убитый русский солдат. Мы проследовали до перекрестка и смогли только увидеть, как улепетывавшие всадники покидали село в направлении города Пятихатки. Тогда Пфайфер решил подстраховаться и выставил на развилке пост из двух мотоциклетных расчетов.

– Остальные со мной! Прочесать дома! – возбужденно заорал он и вместе с Нольте бросился в ближайший дом, стоявший слева от дороги.

Мы с моим вторым стрелком взяли на себя дом справа. Антек рывком открыл дверь, а я с пулеметом наготове ворвался в избу, где на меня уставилось множество испуганных глаз. Людей в форме не наблюдалось.

– Русски зольдат? – угрожающим тоном спросил я.

Люди отрицательно затрясли головами, а одна женщина в страхе указала рукой на соседний дом.

– Пошли, Антон! Похоже, рядом кто-то есть!

Мы выбежали наружу, подозвали к себе Винклера, дежурившего на перекрестке, и уже втроем осторожно стали приближаться к подозрительной избе. Винклер встал под окном и, когда я распахнул дверь, разбил своим автоматом стекло, направив его ствол внутрь помещения.

Мы одновременно увидели, что здесь расположилось несколько русских кавалеристов. Один из них лежал на кровати, и его перевязывала какая-то женщина, испуганно вскочившая при нашем появлении. Второй солдат сидел на полу, накладывая повязку на рану на своей ноге, а третий, опершись о стену, держал в руке револьвер в готовности открыть огонь. Однако, увидев направленное на него дуло автомата, опустил руку и выронил оружие на пол.

– Руки вверх! – на ломаном русском вскричал я и тут же понял, что мое требование излишне.

Эти трое русских не собирались сопротивляться. Тогда я поднял наган, заткнул его себе за ремень и подошел к тяжелораненому. Судя по знакам различия, перед нами лежал капитан, только очень молоденький. Лицо у него выглядело как восковая маска, а глаза были закрыты. Между тем женщина продолжила свою службу милосердия, обнажив его живот, развороченный двумя пулями. Она печально смотрела на совсем еще юного офицера, понимая, что его страшные раны смертельны. И тем не менее продолжала перевязку, в которой ей помогали также находившиеся в горнице две девушки.

Тем временем Антек завязал разговор с остальными двумя русскими солдатами, и, когда обер-фельдфебель Хильски, позванный Винклером, вошел в помещение, смог уже доложить о том, что удалось узнать от пленных. По их словам, один полк, правда сильно потрепанный, находился в селе Комиссаровка, а второй – в городе Пятихатки.

– На этом наша задача выполнена, – обрадовался Хильски. – Надо продумать, как нам побыстрее вернуться, чтобы не оказаться в жерновах между обоими полками. А этих Иванов мы возьмем с собой.

– Господин обер-фельдфебель, осмелюсь доложить, что этот офицер наполовину мертв, – обратил я внимание своего командира взвода на состояние раненого.

– Это не важно, – заявил в ответ Хильски. – Мы не можем оставить его здесь. Возможно, нам удастся узнать от него какие-нибудь ценные детали. Это война, а он враг. Отнесите его осторожно к моей машине.

Когда женщины закончили перевязку, русского офицера на носилках перенесли к «Хорьху» и разместили на заднем сиденье. Водитель легковушки с состраданием посмотрел на тяжелораненого капитана и озабоченно произнес:

– Я не смогу ехать на этих раздолбанных дорогах так, чтобы не растрясти его. Как бы он не помер.

Слова водителя оказались пророческими – мы не проследовали и половину пути, как капитан умер. У одного русского солдата, который был вынужден ехать на подножке, из глаз покатились слезы. Возможно, он был денщиком умершего офицера.

В районе села Николаевка, 16 августа 1941 года

Наконец-то мы снова были на марше и продвигались вдоль Днепра в юго-восточном направлении. Русские ожесточенно сопротивлялись, искусно минируя дороги. Поэтому перед началом движения саперам частенько приходилось их разминировать.

Внезапно прозвучала команда:

– Стой!

Оказалось, что перед головой колонны появились подразделения русского охранения. Однако гауптман Кочиус решил не терять времени и расчистить дорогу, бросив на противника стрелков-мотоциклистов, так как местность этому благоприятствовала. По его приказу мотоциклетные взводы и отделения построились в боевой порядок и помчались на неприятеля.

В наших ушах свистел встречный ветер, а в воздухе завывали снаряды. Я установил на коляске пулемет и, несмотря на ужасную тряску, пытался время от времени дать очередь по противнику. Мы приближались к нему все ближе и ближе, а неприятельский огонь становился все сильнее и сильнее. Стало ясно, что наши разведывательные группы недооценили численность врага.

Я освободил пулемет из крепления, взял его в правую руку и по-женски уселся на коляску. В трехстах метрах от неприятеля наши водители заложили крутой левый вираж, и меня, как на учениях, центробежной силой вынесло в сторону. Несмотря на неприятный удар пулеметом по ребрам, приземление в целом