И правда, как только Офелия коснулась чистого листа, на нем понемногу проступил коричнево-зеленый рисунок. Справа на странице появилось изображение жабы, затем возникла рука, а следом – лабиринт. По краю страницы появились цветы, а посередине – дерево, старое и корявое. Сухие ветки скрючились, как рога, а ствол треснул и был пустым внутри.

Рядом с деревом стояла на коленях девочка и смотрела на Офелию. Девочка была босая, но в зеленом платье с белым фартуком – в точности как мама сшила для Офелии. Когда рисунок на правой странице проявился до конца, левая начала заполняться темно-коричневыми буквами. Они были написаны в старинном стиле, словно невидимый писец чертил их кистью из куньего меха.

Буквы были такие красивые, что Офелия сперва не могла на них наглядеться, но потом она начала читать.

В стародавние времена, когда лес был еще молод,

там жили чудесные и удивительные создания…

– Офелия! – Мама постучала в дверь. – Поторопись! Надо примерить платье. Ты должна быть красивой, чтобы понравиться капитану.

Предательство…

Офелия подошла к зеркалу. Стекло затуманилось от пара. Офелия сбросила с левого плеча купальный халатик.

– Ты будешь как принцесса! – крикнула мама через дверь.

А Офелия не могла отвести глаз от своего отражения.

Так и есть: полумесяц с тремя звездами, такие четкие, будто их нарисовали на плече сепией – коричневыми чернилами, как буквы в книге. Фавн говорил правду.

– Принцесса, – прошептала Офелия.

Она посмотрела на свое отражение.

И улыбнулась.

Конечно, гости капитана не остались голодными. Продовольствие обеспечили солдаты, и на кухне все знали, как именно. Кто-то из местных несколько дней проведет без еды. А что скажешь, когда в дверь стучатся солдаты и требуют последнюю курицу или мешок картошки, припасенные для детей? Мерседес мучил стыд, пока она вместе с другими служанками шинковала овощи. Вот зачем женщинам ножи – готовить еду для мужчин, которые своими ножами убивают их мужей, их сыновей и дочерей.

Нож, которым она резала луковицу, был точно такой же, как у всех на кухне. Служанки хранили нож в фартуке, подвернув складку на животе: не порежешься и ножик всегда под рукой. Короткое, сантиметров семь-восемь, лезвие из дешевой стали и потертая деревянная рукоятка.

Мерседес не могла отвести взгляд от лезвия. Она все еще чувствовала пальцы капитана на своей руке. Что, если однажды он ее не отпустит? Другие служанки вряд ли догадывались, о чем она думает, пряча ножик в складку замызганного фартука. Они болтали и смеялись, чтобы забыть о солдатах во дворе и о том, что их сыновья воюют друг с другом. А может, они и правы. В жизни есть что-то и кроме войны. Есть лесная тишина, и солнечное тепло, и лунный свет. Мерседес ужасно хотелось смеяться вместе со всеми, но душа у нее так устала! Она слишком долго жила в постоянном страхе.

– Выпотрошите кур как следует, – сказала Мерседес. – И фасоль не забудьте.

Слова прозвучали резче, чем следовало, но на них все равно не обратили внимания. Все служанки с улыбкой смотрели на Офелию, а она стояла посреди кухни в новом зеленом платье с белым фартучком. И платье, и фартук Мерседес отгладила с таким же старанием, с каким их шила мама Офелии. Девочка в этом наряде была как героиня книжки, которую в детстве любила Мерседес. Мама часто приносила им с братом книги, она была учительницей, но книги не смогли ее защитить, когда солдаты сожгли деревню. Огонь сожрал и книги, и маму.

– Деточка, ты такая красавица! – заахала кухарка. – Просто чудо!

– Да! Платье чудесное! – сказала Роза с нежностью.

У нее была дочка, ровесница Офелии. Им всем девочка напоминала собственных детей и внуков – и самих себя в детстве.

– Работайте, работайте! Нечего бездельничать! – строго сказала Мерседес, хотя и у нее на душе потеплело.

Подойдя к Офелии, она бережно поправила воротник платья. Мама Офелии в самом деле была талантливая швея. Платье, сшитое ею для дочери, словно заколдовало кухню старой мельницы – и платье, и лицо девочки, сияющее радостью и красотой, как только что раскрывшийся цветок. Да, на мгновение работницы поверили, что мир снова стал целым.

– Хочешь молока с медом?

Офелия кивнула. Мерседес повела ее во двор. Там под деревом стояла рыжая корова, ее вымя раздулось от молока. Мерседес подставила ведро, и теплое белое молоко потекло по пальцам.

– Не стой слишком близко, испачкаешься, – сказала она Офелии. – Ты в этом платье прямо принцесса.

Офелия нерешительно отступила на шаг.

– Мерседес, ты веришь в фей? – спросила она, поглаживая корову по гладкому боку.

Мерседес снова потянула коровьи соски.

– Нет. Маленькая была – верила. Я тогда много во что верила.

Корова нетерпеливо замычала. Ей хотелось кормить телят, а не людей. Мерседес погладила ее, приговаривая что-то ласковое.

Офелия подошла ближе, забыв, что может испачкать платье, и тихо сказала:

– Вчера ночью ко мне прилетала фея.

– Правда? – Мерседес зачерпнула в плошку парного молока.

Офелия кивнула, глядя на нее огромными глазами.

– Да! И не одна! Три феи было! И еще Фавн!

– Фавн? – Мерседес выпрямила спину.

– Да. Такой старый… Очень высокий и худой. – Офелия руками изобразила в воздухе огромную фигуру. – И на вид старый, и пахнет от него… замшелым. Как от земли после дождя. И немножко – как от коровы.

Я хочу, чтобы ты о нем знала! – умоляли глаза девочки. Поверь мне, Мерседес, пожалуйста! Тяжело хранить тайну, если ни с кем не можешь ею поделиться. И очень трудно верить в правду, которую больше никто не хочет видеть. Мерседес-то об этом хорошо знала.

– Фавн, – повторила она. – Моя мама учила меня остерегаться фавнов. Бывают хорошие фавны, а бывают и не очень…

От этого воспоминания по ее губам скользнула улыбка. От воспоминания и от девочки. Но улыбка тотчас погасла. К ним шел капитан, а с ним – кто-то из офицеров. Мир сразу потемнел.

– Мерседес!

Девочку он словно и не заметил. Мерседес даже на миг почудилось, что Офелии здесь вовсе нет.

– Ты мне нужна. Ступай за мной к амбару!

Она пошла с ним. А как же иначе. Хотя так хотелось остаться с девочкой и теплым молоком, чувствуя на своей коже дыхание коровы.

У амбара солдаты разгружали грузовик.

Командовал ими лейтенант Медем. Увидев Видаля, он отдал честь:

– Мы все привезли, капитан! Как и обещали.

Мундир у лейтенанта был чистый и негнущийся, как у оловянного солдатика.