Любка слушала его и понимала, что отдаст все на свете, лишь бы этот человек остался в ее доме навсегда. Он вызывал ее на откровенность, она бесконечно доверяла ему, но так и не решалась рассказать ему о сыне. Она уже успела втихомолку снять в ванной детские трусики, маечки и колготы, запихнула их в мешок с грязным бельем и засунула его под раковину.

Начинало светать. Любаня пошла стелить постель.

Пока Кирилл допивал чай, она сволокла все детские игрушки в угол и накрыла их теткиным покрывалом. Завела будильник на девять утра и вернулась за Кириллом.

Он выключил в кухне свет, обнял ее за плечи, и, едва различимые в предрассветной хмури, они легли на свежие, хрустящие простыни.

Утром они пили кофе. Любане надо было на репетицию в театр, а Кириллу в институт на лекцию. Любка встала чуть раньше и успела приготовить сырники с вишневым вареньем.

— Господи! Как же ты похожа на мою мать! — облизывая пальцы, улыбался Кирилл. — Она тоже каждое утро пекла оладьи с вареньем. Фантастика! — Кирилл перегнулся через стол, обнял Любаньку за шею и поцеловал в губы.

Любка утерлась рукавом, отвернулась, посмотрела в окно и вдруг заплакала.

— Ну что с тобой такое? Солнышко мое… — Кирилл встал из-за стола, подошел к Любане и обнял ее за плечи. — Скажи мне, что-то не так? Я тебя обидел?

— Да что ты, Кирюша! Нет, конечно! — Любка кинулась ему на грудь и разрыдалась. — Ты такой хороший, такой честный… А я… а я… — Она захлебывалась плачем. — Я тебя обманула… Я тебе не сказала… не сказала…

— Ну что ты мне не сказала? Ну что? Про сына своего? Так я знаю.

— Знаешь?! — Любка запрокинула зареванное лицо. — Откуда?! Кто тебе сказал?

— Неважно. — Кирилл тихонько гладил ее по волосам и нежно целовал в шею. — Успокойся, ладно? Главное, что я тебя люблю. Мне все равно, что у тебя было раньше. А твой ребенок для меня не имеет никакого значения.

Любка резко отстранилась:

— Это как, никакого значения?.. Ведь если мы будем вместе…

— Если мы будем вместе, тогда и решим. А я хочу, чтобы мы были вместе. Хочу, чтобы ты каждый вечер ждала меня в этой уютной кухне, кормила меня, хочу спать с тобой.

Кирилл не врал. Хотя он и предпочитал длинноногих худышек, Любанька оказалась такой мягкой, податливой, домашней, что он был сражен контрастом. Он вспомнил, как ночью она стыдливо закрывалась одеялом, просила не включать лампу, как робко целовала его. Он всерьез подумал о женитьбе.

Любаня всхлипывала у него на плече, он увлек ее в комнату и задернул шторы.

Любка на репетицию опоздала, а Кирилл на лекцию и вовсе не явился. Он поехал в общежитие, нашел там заспанную Дашку Сенаторскую с театроведческого факультета и получил от нее все то, чего не могла дать ему неопытная, наивная Любанька.

Он встречал ее почти каждый вечер после спектакля, потом провожал домой. Изредка, когда Колян был у бабушки, он оставался ночевать. Так продолжалось почти месяц. При этом Кирилл не менял своих привычек, и женская половина общаги практически не пострадала от его нового увлечения.

В июне Любка с театром выехала на гастроли в Свердловск. Кирилл тоже уехал к матери в Новокузнецк. За весь месяц он не отправил ей ни одной весточки, и Любаня вся извелась, мучаясь неопределенностью их отношений. Однажды она не выдержала и заказала из гостиницы справочную Новокузнецка, выяснила домашний номер Вороновых и позвонила сама.

Трубку сняла мать Кирилла. Она оказалась женщиной деспотичной и грубой. Не стесняясь в выражениях, она объяснила Любане, что Кирилл в данный момент навещает своих школьных подруг, что в их семье уже достаточно одной матери-одиночки и что Любаня ведет себя неприлично, звоня в семейный дом. Потом она бросила трубку.

Любка проплакала всю ночь, а на следующее утро приняла решение забыть Кирилла навсегда.

В начале июля Любка вернулась в Москву.

На даче обрушилась ветхая крыша, и Дина Григорьевна на время ремонта подбросила Любане Коляна. У Любки до сентября был отпуск, и она все дни проводила с сыном.

Стояла страшная жара, но, когда ближе к вечеру зной спадал, они отправлялись в Измайловский парк, кормили там уток на пруду, ели мороженое.

Через две недели Коляну надоели эти прогулки. Но, несмотря на его вопли, Любаня упорно вела сына в парк. Дома ей нечего было делать, и она до позднего вечера таскала ребенка по пустынным аллеям.

Как-то проснувшись утром, Любаня подхватила сына, только бы убежать из безмолвной квартиры, и целый день проваландалась с ним в парке, к стыду своему кормя мальчика прогорклой пиццей из ларька и мороженым. Но идти домой, чтобы тупо слоняться из угла в угол, у нее не было сил. Колян уже порядком устал, канючил и тянул мать домой.

Когда они вернулись, был уже девятый час вечера. С трудом запихнув в ребенка манную кашу и забыв искупать его, она отправила сына спать. Мальчик, перевозбудившийся за день, никак не засыпал, и Любка уже битый час пела ему все колыбельные, какие только знала. Но двухлетний малыш не успокаивался. Он не хотел лежать в кроватке, лез к маме на ручки и болтал всякую чепуху.

У Любки с гастролей завелась привычка каждый вечер выпивать бутылку красного вина. Так ей было легче засыпать. Только так она могла отключаться от мыслей о Кирилле. Целыми днями она его люто ненавидела и проклинала себя за глупую доверчивость. Зато по вечерам, во время ритуального распития, жизнь не казалась ей такой мрачной. Пропустив пару стаканов и с наслаждением затягиваясь сигаретой, она вспоминала его взгляд, нежно обращенный к ней, его слова, сказанные ей в постели, его смешные остроты, его гордость за нее перед друзьями. И она опять любила его, любила до смерти, каждой клеточкой своего тела ощущая его прикосновения. И она мстительно мечтала о том дне, когда он явится и упадет к ней в ноги, а она холодно отвергнет его. И она каждую ночь прокручивала в голове свою отповедь ему, а потом без снов проваливалась в объятия Морфея.

Она взяла Коляна на руки, прошла в кухню, откупорила бутылку и, прихватив ее вместе со стаканом, вернулась в детскую. Кое-как уложив ребенка в кроватку, она немного выпила и тихонько запела:

— Ты спи, а я спою тебе,

Как хорошо там на небе…

Колян улыбнулся, пробормотал: «Мама, се… се», что означало еще-еще, и блаженно потянулся.

— Как нас с тобою серый кот

В санках на небо увезет… —

широко зевая, продолжала Любанька.

Мальчик закрыл глазки, повернулся на бочок и наконец засопел. Любка сделала глоток, долгожданное тепло разлилось по телу, голова слегка закружилась. В предвкушении сладостных мечтаний она убавила свет в ночнике и подоткнула под Коляна одеяльце.

И вдруг, ну надо же такому случиться, в прихожей раздался звонок.

«Ах, мать твою, кто бы это? Нашли время!» Любка тихонько встала, на цыпочках вышла из детской и, аккуратно прикрыв за собой дверь, отправилась открывать.