не мог же он в самом-то деле завещать мне целый дворец? Страна, город. По здравой логике дальше следует улица и номер дома. Такую загадку не то что чужой не отгадает, тут я не разберусь. С другой стороны фанерки гордо сияла цифра восемь или же знак бесконечности. Это точно моя часть наследства?

Зло перевернула ящичек щелью вниз, ни на что особо-то и не надеясь. Выпала крошечная дощечка. Так, уже интересно. Подобрала. Катерок в этот момент резво подпрыгнул и окатил нас брызгами холодной воды. Вовремя я нагнулась. Еще чуть-чуть, и смыло бы мое наследство за борт.

Все ровно так, как я и думала, деревянная плашка с восковым оттиском посередине. Форму только не различить в тусклой подсветке разряжающегося фонаря. Но похоже на ключ, очень похоже.

Холод от воды пробирает до самых глубин тела, чудится, что и до самой души. Впереди очень несмело разгорается восход грядущего дня, первые лучи солнца тонут в мягкой перине тумана, расстилающегося над водой. Вокруг так чисто, так просторно и дышится совершенно легко, будто бы все невзгоды остались где-то далеко позади, там, куда ещё не ворвались парящие над гладью воды лучи несмелого солнца. Медленно сквозь завесу выступают белокаменные стены монастыря. Он будто бы тоже соткан из тумана и яркого солнца, играющего на куполах поначалу робко и с каждой минутой все яснее. Земли совсем не видно. Мы плывём, должно быть, по облакам, а храм возник по велению высшей незримой силы, соткался сам собой из тающей материи небытия.

Катерок несмело, боясь нарушить покой святого места, прыгает по волнам, то вылетая из марева, то снова плюхаясь в его глубину. Запоздало вспоминаю, что у меня с собой нет даже косынки, чтобы прикрыть буйные кудри, а на душе каменными гроздьями лежат грехи. Есть и потяжелее, и лёгкие, будто незримые. Набожной я никогда не была, праздников, постов, ритуалов и вовсе не помню, а то и не знаю. Но есть же что-то, что выше религии в сердце каждого. Своя догма, свой свод принципов, правил, устоев. Их я тоже нарушала неоднократно. Нарушала и буду ещё нарушать, как ни хотелось бы сейчас стать безгрешной, лёгкой, парящей над туманами птицей, подобной солнечному лучу. Каяться нет смысла, все свои прегрешения я знаю сама и не ищу им оправдания, но перед собой я обязана быть искренней, честной. Если верить в то, что есть кто-то там в вышине светлейшего небосвода, то он и так обо всем знает. А каяться перед людьми кажется слишком наивным, слишком детским. И все же так хочется отмыть свою суть в первозданной новорожденной чистоте сегодняшнего утра, прикоснуться к чему-то светлому, изначальному, впустить его в себя, насладиться покоем и бескрайней невинностью первозданного мира. Разум считает, что так нельзя, а сердце, душа рвутся наружу, и только озноб от неминуемо затекающих за шиворот брызг отрезвляет, возвращает в реальность, вынуждает думать о том, что ждёт меня впереди.

Швейцария — крошечная страна, точка на лоскутном платке карты Европы, несметные сокровища скрыты в хранилищах банков. Несметные, страшные, баснословные. Волей-неволей пытаюсь обернуться назад, в глубины семейной родословной. Кто хранил деньги в швейцарских банках, почему страна из нищей внезапно стала богатой? Все просто. После Второй Мировой мало кто вернулся забрать то, что спрятал в банках этой сказочно прекрасной страны. А там было и золото, и украшения, и полотна кисти известных художников. Может статься, отец подобрал ключик к одному из таких полузабытых хранилищ — банковских ячеек? К чьему-то наследству? Сам он выходец из Смоленска, в роду кроме крестьян, не было никого. Только фамилия странная, да и имя мне дали Эльжбета. В честь кого? Почему? Отец на нем настоял. А и ладно, наверняка при монастыре есть укромный уголочек, где можно воткнуть ноутбук в сеть и есть интернет. Отыщу информацию, подумаю о том, что меня ждёт в той стране и, пожалуй, закажу билет. Только не отсюда, а скажем, из Москвы, где меня точно не успеет перехватить Веланд.

Пристань устлана скользкими от воды досками. Как бы не слететь в воду вместе со своим рюкзаком и ящиком. Люди бросают на меня косые взгляды, не похожа я на паломницу. Подъем в гору даётся с трудом, земляные ступени сплошь поросли травой, то и дело сквозь тонкую подошву кед острые камни впиваются в ногу. Совсем не хочется стоять службу, разве что послушать колокола, да украсть немного пения церковного хора, красивое будет воспоминание.

Высокие двери распахнуты настежь, черная ряса батюшки колышется на ветру. Сухой высокий старик, отрешенный от мира, в глазах чудится вечность, отчего становится не по себе, будто бы я не имею право ступить в благословенное место. Ни словом, ни жестом не осудил мой греховный наряд. Постою в уголке, дам глазам напитаться красотой позолоты, устыжусь взглядов святых с многоликих икон, останусь одна в этой толпе, наедине со своими мыслями, окружённая чистотой и запахом ладана, свечей.

Глава 6

Генерал

Бой приняли на холме. Так велит древний закон — встречать врагов на вершине, где собственные шансы укрыться ничтожны. Крепче стоишь на ногах, когда уверен, что отступление невозможно и все, что ты можешь противопоставить врагу — только ты сам, сила дара, да меч, крепко лежащий в руке. Небо словно прорвало. Твари, сияющие до рези в глазах, тупоносые, изрыгающие шары огня, сыплются сквозь прореху, напоминая собой, скорее, стайку птичек в угодьях после распашки. Только те слетаются за червяками, а эти — за кровью нашего мира, за благодатью. Вокруг меня сияют прожженные дыры, словно прорехи в зеленом ковре. Круглые, они уже не дымятся, только парят. Драконий огонь выжигает дотла, не давая жизни и шанса уцепиться хоть на мгновение. К городу летят только трое, остальные, похоже, задержатся здесь, над нашим логом, над моим замком, над полоской хрустального розоватого пляжа. Нас, окрестных землевладельцев, генералов не вступающей в бои армии здесь всего трое. Остальные просто не успеют добраться. Хищные твари парят в лучах яркого солнца, словно плывут, бьют хвостами, грозно рычат, сталкиваясь между собой.

— Пора! — Энрих спускает с ладони ужасающую петлю черного дара, та раскрывается в воздухе, кажется, вот-вот захлестнет вожака, самого крупного из драконов, алого, с особенно острым шпилем шипов на широкой спине. Моя сила тоже рвется наружу, клокочет