– Вы правы, – неожиданно смущенно произнесла девушка. – Меня зовут Леона.

– Ну вот, ваше имя я уже знаю. Осталось еще одно условие: улыбка.

Выполнять второе условие нахала Леона не собиралась. Вот совсем-совсем не собиралась. Но уголки ее губ сами собой приподнялись. А когда Стефан улыбнулся в ответ и она разглядела ямочку на его левой щеке, окончательно смутившаяся Леона поняла, что пора бежать, пока она не совершила какую-нибудь глупость, за которую ей потом будет очень-очень стыдно. Стефан уже успел убрать руку со стены, и его новая знакомая бочком протиснулась мимо него по ступенькам.

– Всего хорошего, – бросила она не ожидавшему такого поворота событий рыцарю, подхватила юбки и припустилась вниз.

Конечно же, Стефан мог бы догнать ее без особого труда. Но он остался стоять на месте, глядя беглянке вслед. Улыбка не сходила с его губ, а взгляд приобрел мечтательное выражение.

Пока Леона сначала беседовала с дядюшкой, а потом препиралась с драконоборцем, в графском кабинете шло обсуждение важного вопроса. Более того – секретного важного вопроса. А если уж совсем точно, то сверхсекретного вопроса повышенной важности.

Граф лично выглянул за дверь, чтобы проверить, нет ли в коридоре желающих подслушать, чем несколько смутил Отто. Секретарь прекрасно знал, что расслышать что-либо через тяжелую дубовую дверь – задача невыполнимая. Убедившись, что праздношатающихся поблизости нет, и даже назойливый барон куда-то скрылся, Эгон велел секретарю присесть и протянул письмо от его светлости.

– Вот, полюбуйся, – мрачно сказал граф. – Только читай не вслух.

Требование удивило Отто, но спорить он не стал. И без того под острым взглядом хозяина замка секретарю вдруг показалось на редкость жестким и неудобным уютное прежде кресло, а воздух в кабинете стал ощутимо прохладнее. Или это Отто просто пробрал озноб от предчувствия очередных крупных неприятностей? Будто мало их графству дракона, будь он неладен! Выплаты пострадавшим крестьянам пока еще не нанесли казне ощутимого урона, но…

– Прочел?

– Еще нет, ваше сиятельство, – быстро ответил разом вернувшийся в действительность Отто и пробежал письмо тут же расширившимися от удивления глазами.

– Возможно ли это, ваше сиятельство?

– Не знаю, о чем ты, – хмуро ответил граф, – и знать не хочу. Понятно?

Секретарь открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал. А потом все-таки решился на фразу:

– Очень уж своевременно появился у нас этот драконоборец, вы не находите?

– Это может оказаться простым совпадением, – возразил Эгон.

– Давайте я попробую расспросить его поаккуратнее? – предложил Отто.

– И тут же выдашь себя, – хмыкнул граф. – Нет уж, с расспросами к нему не подходи, мало ли. Скорее всего, он просто странствующий рыцарь из обедневшей семьи, но я не исключаю вероятности, что этот Стефан сказал нам далеко не всю правду. Так что следи за ним в оба, но как можно осторожнее. Он не должен знать, что у нас появились подозрения.

– Хорошо, ваше сиятельство.

– А теперь займемся очередным вопросом, правда, весьма тесно связанным с предыдущим. Я о драконе и о бароне, – пояснил граф и поморщился. – Даже не знаю, кто из этих двоих надоел мне больше.

Глава шестая

Тем временем барон Левренский крутился неподалеку от пестрой стайки дам – наперсниц виконтессы. Среди разноцветных шелков и атласов изысканных нарядов мелькал скучный и несоответствующий сезону темно-зеленый бархат платья его супруги. Ох, как Юта поджимала губы утром, когда обнаружилось, что она уже по два раза успела надеть те три платья, что сшила специально для визита к графу. Следовало нарядиться во что-то новое, да только где ж его взять? Вот и пришлось баронессе украсить одно из старых платьев драгоценностями покойной тещи господина барона, да будут к ней милостивы все боги загробного мира. Хорошая была женщина, и дочь свою воспитала достойно. Хоть как и досадовала Юта на скудный гардероб, мужу она ни слова упрека не сказала. Лишь лицо баронессы приобрело столь кислое выражение, будто ей подали в кубке яблочный уксус вместо отменного вина из графских погребов.

"Уж не для своего ли воздыхателя вырядиться желает?" – подумал прежде не обращавший особого внимания на внешний вид супруги барон. Он привык к Юте, как мог бы привыкнуть к некрасивой экономке, удобному креслу с изрядно потертой обивкой или к трещине на стене. Да, взор не услаждает, так и что с того? Желания, вполне естественные для здорового мужчины, Джакоб по молодости лет, когда его еще волновала данная сторона жизни, удовлетворял с деревенскими девками и с некоторыми неболтливыми горничными. Знала ли о том Юта – барона не волновало. Она-то выполнить свой долг и зачать наследника так и не сумела, о чем Джакоб не забывал напоминать ей время от времени. Просто так, чтобы еще больше ценила ниспосланного ей богами супруга.

Но теперь баронесса отбивалась от рук. Она не поставила на место того юного нахала, что писал ей пошлые слащавые письма. Более того, забылась настолько, что не уничтожила компрометирующую ее записку. Джакоб нахмурился. Быть может, это новые приятельницы дурно повлияли на Юту? Когда жена робко спросила у него позволения примкнуть к окружению виконтессы, барон с радостью разрешил ей столь выгодную дружбу. Неужели он ошибся?

Джакоб с подозрением косился на всех мужчин, что появлялись в поле его зрения. Кто же из них шлет Юте отвратительные послания? Кандидатуру самого виконта барон отверг сразу же. Высокий худой рыжебородый виконт Вирнольский в средствах не нуждался. Пожалуй, прельстись он в действительности сомнительными прелестями Юты, Джакоб не стал бы возражать. Виконт – человек влиятельный, от такого покровителя глупо было бы отказываться. Но увы, Вирнольский не уделял ни малейшего внимания дамам старше двадцати лет. К молоденьким красоткам он относился иначе и не упускал случая по-отечески пожать какой-нибудь из них нежную ладошку или потрепать по хрупкому плечику. Глупые племянницы Джакоба виконта недолюбливали и предпочитали держаться от него подальше. Более того, Эрна старательно избегала даже Берхарда, второго сына виконта. Юноша пытался оказывать ей знаки внимания, но Эрна только отмалчивалась и сторонилась молодого рыцаря. Пожалуй, не помешало бы провести с ней разъяснительную беседу. Позволение самой выбрать себе жениха вовсе не означало, что выбор не должен быть согласован с опекуном. Похоже, глупышка этого не понимала.

К дамам приблизился хрупкий белокурый юноша и с поклоном передал что-то виконтессе. Джакоб насторожился. Он совсем упустил из виду мальчишку. Паж – как же его имя? – был слишком юн, чтобы барон ранее рассматривал его всерьез. Но теперь, глядя на отливающие золотом локоны, на чистую белую кожу, на изящные кисти рук, Джакоб осознал свою ошибку. Паж – Агидиус, вот как его звали – уже не был ребенком, а дамы в определенном возрасте питают склонность к таким юнцам. Еще свеж был в памяти светского общества скандал, случившийся пару лет назад. Тогда все смаковали подробности излишней благосклонности одной престарелой графини к пажу ее собственного сына. Отголоски скандала долетели и до Джакоба, и теперь он, похолодев, вызывал в памяти подробности того происшествия. Кажется, графиня щедро одаривала мальчишку драгоценностями, и ее сынок опознал фамильный перстень на руке пажа. Или то был не перстень, а бриллиантовый аграф? В свое время барона посмеялся над историей и выкинул ее из головы. Ему и на ум не могло прийти, что он окажется в гораздо худшей ситуации, нежели бедолага-граф. Одно дело, когда престарелая матушка в силу почтенного возраста лишается разума, а иное – когда рога наставляет супруга. Графу больше сочувствовали, а над ним, Джакобом, станут потешаться. Да и Юта еще не достигла тех лет, когда поступки ее можно списать на старческие причуды. Графине-то было уже под восемьдесят, так что помрачнение рассудка никого не удивило.