– Любопытно, любопытно, – проворчал он себе под нос, разворачивая письмо. – Поглядим, что у нас здесь.

По мере прочтения записки глаза барона все расширялись, а по лицу расползались неприглядные багровые пятна. Наконец он закончил чтение и в гневе смял несчастную бумагу в руке. Нет, он, разумеется, прекрасно знал, что Юта не является светочем разума. Более того, некоторая ограниченность супруги целиком и полностью устраивала Джакоба. Еще до того, как он просил руки Юты у ее покойного ныне отца, барон прекрасно отдавал себе отчет, что его избранница достаточно недальновидна, чтобы даже интересоваться судьбой собственного приданого. Да и вообще задавать мужу какие-либо вопросы было не в характере Юты. Ее с детства приучили к мысли, что мужские решения женщине оспаривать не подобает. Потому-то госпожа баронесса так и невзлюбила строптивую Леону, посмевшую своим поведением попирать многолетние убеждения самой Юты. Но теперь!

– Даже она не может быть настолько глупа, – разъяренно прошипел барон, – чтобы поверить во всю эту чушь!

Он вызвал перед мысленным взором облик супруги и попробовал сравнить его с лестными эпитетами из письма. Вскоре Джакоб с сожалением вынужден был признать, что хоть незнакомый автор послания и весьма преувеличивал довольно скромные достоинства Юты, глупая женщина все равно могла поверить в столь грубую лесть. По одной простой причине: из-за желания поверить.

"Ваши глаза, о прекрасная, разят в самое сердце, подобно стрелам, а улыбка возносит на небеса", – писал неведомый воздыхатель. Глаза Юты, водянисто-голубые, казались совсем небольшими из-за объемных щек и нависших бесцветных бровей. По глубокому убеждению Джакоба, сравнение со стрелами вызывало только смех, но сама Юта, видимо, думала иначе. Но барона в данный момент сильнее всего занимал один лишь вопрос: чего именно добивается неизвестный юнец, посылая почтенной замужней даме столь дерзкие письма? В юном возрасте отправителя послания Джакоб не сомневался, как не питал сомнений и относительно финансовой состоятельности (вернее, несостоятельности) наглеца. Вероятно, нахал просто вызывает у стареющих малопривлекательных дам чувство сердечной привязанности, а потом пользуется им сполна, получая дорогостоящие сувениры и даже кругленькие суммы. В то, что кто-либо из рыцарей мог всерьез возжелать госпожу Юту, барон, как человек благоразумный, поверить никак не мог. Осушив одним махом второй кубок вина и даже не ощутив на сей раз изысканного вкуса, Джакоб выругался сквозь зубы. Мало ему дерзкой Леоны, еще и за собственной женой присматривать придется! А то обернуться не успеешь, как в загребущие ручонки предприимчивого юноши перекочуют семейные ценности. Нет, не почтение и смирение, о которых любила толковать Юта воспитанницам, а нечто гораздо более осязаемое. Перстень с рубинами или жемчужные подвески, например.

Тем временем упомянутые воспитанницы, уже облаченные в ночные рубахи, то и дело заходились смехом. Комнату племянницам барона выделили одну на двоих, так что никто не мог помешать ночным беседам, которые, как всякому известно, по неведомым причинам куда задушевнее дневных. Однако же этой ночью подруги не делились невинными девичьими секретами, а хохотали над проделкой Леоны. Стоило им успокоиться и даже принять серьезный вид, как одна из них не удерживалась и заново прыскала со смеху, а мгновение спустя к ней присоединялась вторая.

– Как ты думаешь, Леона, кто из них обнаружит письмо?

– Надеюсь, что дядюшка. Впрочем, если тетушка и найдет его первой, то все равно не сможет утаить такой секрет.

– Думаешь, она расскажет господину барону?

Леона перевернулась на живот и поболтала в воздухе ногами.

– Нет, не барону, – довольно заявила она. – Насколько я успела изучить госпожу Юту, она не преминет похвастать запиской от таинственного воздыхателя перед новыми знакомыми. Разве ты не заметила, Эрна, какой кислый вид у нашей тетушки? Это из-за того, что она ничем не превосходит подружек госпожи виконтессы: ни знатностью, ни богатством, ни древностью рода, ни красотой. Некоторые дамы и вовсе относятся к госпоже Юте свысока. А здесь такой повод показать себя! Пылкий возлюбленный, пишущий предмету своей страсти нежные письма – у кого еще из дам есть такой?

Эрна всхлипнула от смеха.

– А потом слухи дойдут и до дядюшки, да?

– Если только он сам прежде не догадается по тетушкиному виду, что происходит нечто странное.

– Послушай, – Эрна понизила голос, – мне ведь Клаус каждый день послания пишет. Завтра мы тоже подсунем записку в комнату барона?

Леона намного подумала и покачала головой.

– Нет, слишком часто не стоит. Лучше выждем день-другой.

На следующее утро граф Эгон с уже ставшей привычной досадой обнаружил маявшегося под дверью его кабинета барона Левренского. "Вот неймется же ему", – с тоской подумал граф. Сам он с огромным удовольствием отправился бы обратно в постель, досыпать. Ночью выспаться не получилось, поскольку новая фаворитка, молоденькая аппетитная вдовушка Мона, оказалась дамой весьма пылкой и даже в некотором роде ненасытной. Так что граф пребывал в состоянии приятной усталости, к которой примешивалась небольшая доля раздражения из-за поднявших его с постели ранним утром неотложных дел. Очередной посланник его светлости прибыл едва ли не с рассветом и теперь ожидал ответного письма. "Ничего, вот отпишусь и вернусь досыпать, благо, Мону я уже спровадил", – благостно думал граф, еще не подозревая, что именно ожидает его этим солнечным днем. Впрочем, вид барона, с кислой физиономией отиравшегося у двери, мог испортить настроение кому угодно.

Как обычно, сухо кивнув гостю, Эгон проследовал в свой кабинет. К его огромному удивлению, барон не остался у стены молчаливой тенью, а придержал дверь, не давая ей захлопнуться за графом.

– Ваше сиятельство, – завел он подобострастно, – ваше сиятельство, могу ли я с вами переговорить? Это не отнимет у вас много времени, обещаю.

Граф раздраженно подумал, что заманчивый отдых в теплой постели отменяется. "Сначала письмо от его светлости, потом разговор с бароном, а там и прочие гости проснутся", – тоскливо подумал он. Ранний подъем среди знатных обитателей замка принят не был, но к полудню обыкновенно просыпались даже самые большие любители поваляться подольше в кровати. Этим завтрак подавали прямо в покои, но прочие спускались к десяти в трапезный зал. Граф Эгон не без оснований полагал себя хозяином весьма гостеприимным и почитал своим долгом присутствовать на совместных трапезах, будь то завтрак, обед или ужин.

– Я приглашу вас чуть позже, – несколько нелюбезно бросил хозяин замка барону. – Сейчас у меня неотложное дело. Подождите.

Барон угодливо поклонился и остался за дверью.

Эгон, устроившись за столом, развернул послание от герцога и принялся читать. Письмо было коротким, так что много времени это занятие не отняло. Дочитав до конца, Эгон моргнул, потер лоб и приступил к перечитыванию. "Вот только этого мне не хватало, – подумал он тоскливо. – И что же теперь делать?" Как назло, ни одной дельной мысли в голову не приходило. Отложив решение вопроса на потом, граф написал краткую записку, свидетельствующую, что герцогское послание он получил и задачу свою понял, а потом вызвал Отто.