забора. — Выяснить всё и сразу? А так бывает? Какое же заблуждение вижу в ваших глазах, Андрей Константинович. В глазах всех людей, кого встречаю. А знаете, что истина?

— Поведайте, — подыгрываю.

— То, к чему человек приходит сам. Истина в осознании. Без манипуляций, без угроз. В познании магии космоса самостоятельно. Их философия такова. В ней суть всего, что нас окружает. Познание — это смысл сущего, — выложила целую тираду.

Даже не знаю, что на такое ответить. Ум за разум? Или Третьяков переборщил с её домашним образованием? И всё же кое–что настораживает.

— Их, это… кого? — Прошу пояснений.

Посмотрела с некоторым недоумением, будто я должен знать все её якобы прописные истины.

— Что вам мои слова, сударь? Они решат ваши терзания? — Ушла от прямого ответа после недолгой паузы и усмехнулась.

— Я не знаю, Анна, чего могу добиться от вас. Но есть вещи, которые вы не могли знать. Но всё–таки их знаете.

— Снова вы про зазнавшуюся выскочку. Теперь я ненавижу её ещё больше, — бросила и спросила вдруг, сузив глаза: — а скажите, Андрей Константинович, к выходному мундиру гусара разве полагается револьвер?

В груди похолодело.

— Вы о чём? — Спросил, но неуверенным голосом явно выдал себя.

— Револьвер у вас под кителем сзади, — ответила холодно и добавила с насмешкой: — вы пришли меня убить?

Я действительно притащил с собой револьвер, который нашёл в пещере. Там ещё много интересного барахла, в котором Фёдор даже не копался. Да дворецкий ничего практически там не трогал. Оставил, как есть. За исключением вещей, необходимых для работы в кузне.

Уличённый я отступил от забора, не отрывая от неё взгляда. Как она… вообще поняла⁇

Не важно.

В её тёмно–карих глазах разочарование. На лице обида ребёнка, смывающая чистой водой всю мою решимость, как грязь с брони меха. Как я мог?

Взяв отцово оружие в руки, думал, увижу всё, что потребуется. Услышу всё, что нужно. Дабы легко спустить курок.

Но кто я таков, что возомнил себя судьёй и палачом?

Анна шла в воду к фиолетовому оргалиду, как к союзнику⁈ Может, просто хотела утопиться. А мне померещилось. Мне… совсем недавно я выпил весь эрений из кольца. А ещё умею растить металл из меха с бешеной скоростью. Это в ней я увидел монстра?

Она просто маленькая, одинокая девочка, обиженная на меня, а возможно и на весь мир. Теперь мысль о том, что я спустил бы курок, становится до омерзения противной.

— Простите меня, — выдавил и отвернулся, ощущая глубочайший стыд.

— Спасибо, что проведали, сударь, — раздалось с досадой после недолгого молчания. — Благодарю, что не пристрелили.

— Я бы не смог.

— Я знаю… — ответила на выдохе устало.

Развернулась и пошла прочь, напевая себе тихо под нос какую–то мелодию, совершенно мне незнакомую.

* * *

20 километров от Владивостока. Поместье Сабурова.

18 июля 1905 года по старому календарю. Вторник.

7:55 по местному времени.

Подполковник прибыл на мехаре в синем мундире, как гром среди ясного неба, приземлившись у ворот перед постом. Грибоедов примчал докладывать, но гвардеец его тут же отправил:

— Занимайтесь, товарищ ротмистр, дело не к вам.

С командирским планшетом наперевес Константин перепугал всех гусар пока шёл со мной до сарая. Где мы благополучно закрылись.

А что ему ещё можно предложить для конфиденциального разговора, на который он напросился?

— Мдааа, хоромы, — окинул взглядом наш жилой сарай и уселся на табуретку перед столом, куда сразу и кинул планшет небрежно.

— Дом уже построен, осталась внутренняя отделка, — ответил, почему–то оправдываясь.

— Сойдёт потом за гостевой, согласен, — прокомментировал с иронией и стал расстёгивать планшет. — Присаживайтесь, князь.

Пристроился напротив. И стал наблюдать, как подполковник выкладывает бумаги на стол.

— Приказ по вам сегодня до полудня прибудет в полк, — первое, что говорит по делу. — Командировка от сегодняшнего дня по двадцатое августа с возможным продлением, по поручению высшего командования, с запретом разглашения задач, о чём помечено. Поэтому вы не обязаны никому ничего объяснять.

Подаёт командировочный с красным штампом канцелярии Третьякова и с надписью «цель командировки: строго конфиденциально».

— Ваш билет, — говорит, протягивая механически напечатанный плотный бланк. — Отбытие завтра в семь утра. Два последних вагона — пассажирские, остальные под военные нужны. Теперь возят гражданских так, а скоро ни одного вагона не будет. Под вас всё купе, чтобы не было соблазна с кем–то болтать.

— Понял, — ответил.

А сам думаю, как теперь из этого выкрутиться! Я ведь на Медведе туда собрался, а не на поезде. Загвоздка в том, что гвардеец не должен даже помыслить, что у меня есть мехар. Поэтому делаю озадаченный вид и слушаю внимательно дальше.

Константин разворачивает плотный лист, который выходит на полстола и оказывается картой Иркутска.

— Будем надеяться, что Агни к вашему прибытию не покинет столицу или её не поймают, — говорит попутно. — У неё есть одна особенность, она не любит, когда вокруг много людей. Поэтому вокзалы и порты исключены. Экипажи на выезде проверяются, Агни не глупая, чтоб так попасться. Надеюсь, что так… Я уже послал несколько телеграмм своим людям, которые проследят за кордоном города. Но вас это не должно заботить. Ваш поезд прибывает в Иркутск 31 июля в 11:51, у вас будет время разместиться в гостинице. А в восемь вечера вы встретитесь вот по этому адресу с детективом. Или по одному из этих. Какой именно будет адрес, уведомит мой человек, который вас встретит.

Твою дивизию. Меня ещё и встречать будут!

— Почему столько вариантов? — Окидываю взглядом карту, где улиц не счесть.

— Частного детектива подберём пока вы в пути. Это дело не быстрое. И не каждый согласится отдельно от властей искать особо опасного дезертира.