В пиренейских королевствах, на Сицилии, в некоторых частях Германии и, прежде всего, в Англии парламентские собрания, обладавшие правом представлять нацию, сделали возможным медленное развитие системы национального налогообложения, тем самым неизмеримо улучшив финансовое положение своих правительств. Но то, что было возможно в небольших, относительно однородных и централизованных обществах, оказалось менее легким в такой большой и разнообразной стране, как Франция. Именно в этой стране представительские собрания появились позже всего и развивались медленнее всего. В итоге короли обошлись без представительских учреждений, взимая налоги исключительно по прерогативе. Абсолютизм XVII века родился в XIV. Но это были отдаленные последствия. Непосредственным результатом стал паралич французского правительства в каждый кризисный момент. Способность короля облагать налогом своих подданных всегда зависела от его личного престижа и от силы его политической позиции в то время. В 1290-х годах Филиппу IV Красивому многое сходило с рук, что оказалось невозможным в более поздние годы его правления. Когда весть о катастрофическом поражении французской армии при Куртре в 1302 году распространилась по провинциям, стало необходимо резко увеличить пределы освобождения от налога на имущество, чтобы его вообще можно было собирать[36]. Таким образом, поражение питалось поражением, а мелкие неудачи провоцировали катастрофу.

Чтобы избежать банкротства, правительство было вынуждено прибегнуть к различным краткосрочным мерам: цинично придуманные конфискации богатых частных состояний; еще большее ограбление непопулярных меньшинств; череда конфискаций у евреев перед их окончательным изгнанием в 1306 году, аресты ломбардских и кагорских ростовщиков, арест тамплиеров и секвестр их имущества; почти каждый год огромные и более или менее принудительные займы; и безжалостное использование королевского правосудия в финансовых целях путем отправки комиссаров по провинциям королевского домена для изучения множества мелких нарушений закона, которые могли бы оправдать наложение штрафа или продажу помилования.

Еще более серьезные последствия для внутреннего благополучия Франции имели манипуляции короля с монетной чеканкой, которая становилась одним из основных источников финансирования войны. Смысл заключался в том, чтобы время от времени перевыпускать монету по новой стоимости (как правило, более низкой), установленной указом, тем самым создавая работу для монетных дворов короля. Одновременно с этим увеличивался моннаж (разница между номинальной стоимостью монет и реальным количеством серебра в этих монетах), что позволяло получать большие прибыли от чеканки. Неоднократные девальвации между 1295 и 1306 годами снизили содержание серебра в монетах примерно на две трети. Прибыль была огромной. В какой-то момент в 1290-х годах прибыль королевских монетных дворов обеспечивала две трети поступлений в казну и покрывала большую часть дефицита, вызванного войной с Англией. С юридической точки зрения Филипп IV, вероятно, был прав, полагая, что чеканка монет является личной прерогативой короля, с которой он может поступать по своему усмотрению. Однако на практике его манипуляции с монетой были налогами, но без необходимости согласия и без тех же трудностей сбора. Они также причинили большое беспокойство тем, кто жил на фиксированные доходы, включая большую часть дворянства, усугубили существующее напряжение в экономике Франции и вызывали сильную ненависть к правительству. Филипп IV временно отказался от этого способа в 1306 году под давлением церкви. Но это был слишком ценный источник чрезвычайного финансирования, чтобы о нем забыли. В 1311 году произошла еще одна девальвация. В 1313 году, с началом нового кризиса во Фландрии, моннаж вырос до более чем 30%, что стало самым высоким показателем за всю историю[37].

* * *

Филипп IV Красивый умер в ноябре 1314 года. Его правление привело французское государство к зениту своего могущества, но также и к пределу его возможностей. Уже за несколько недель до его смерти по всей северной и центральной Франции образовались аристократические лиги, чтобы противостоять потере своих льгот и привилегий в пользу экспансивного правительства. В Бургундии лидеры местного дворянства объединились с высшим духовенством и представителями городов, чтобы выразить свое недовольство. Они сформировали постоянную организацию с регулярными собраниями, должностными лицами и постоянным комитетом. Они заключили союзы, как между суверенными государствами, с аналогичными объединениями в других провинциях, простиравшихся по всей Франции к северу от столицы: Шампань, Бовези, Артуа и некоторые регионы Пикардии. Жители Нормандии организовались самостоятельно. На французском Юге были созданы лиги в Лангедоке и Руэрге. Посягательства королевского двора, поборы королевских сборщиков налогов и созыв арьер-бана из их вассалов занимали видное место в списке претензий, которые эти организации предъявили преемнику Филиппа, Людовику X. Его короткое правление (1314–16) было почти полностью посвящено удовлетворению их требований в череде умиротворяющих хартий подтверждающих их привилегии. Он обещал вернуться к стабильной монете Людовика IX Святого после бессовестных манипуляций последних двух десятилетий; число королевских чиновников в провинциях предполагалось сократить; посягательства королевских судей на сохранившиеся сеньориальные юрисдикции прекратить; налоги взимать только в случае крайней необходимости; в Бургундии слуги короля должны были даже поклясться соблюдать хартию, а его подданные освобождались от обязанности подчиняться им, если они этого не делали. Главные советники умершего короля были брошены в тюрьму, а их богатства распределены между принцами королевского дома. Ангерран де Мариньи был повешен на общественной виселице в Монфоконе. Правительства отстаивающие интересы государственной власти редко пользуются популярностью, но в протестах дворянства было нечто большее, чем угрюмое недовольство подчинению их общему закону. Восстания 1314 и 1315 годов открыли эпоху напряженности в отношениях между короной и наиболее значимыми ее подданными, усиленную затяжными войнами и внутренними кризисами XIV века.

Дворянство представляло собой многочисленную, аморфную часть населения, составлявшую, вероятно, от 1 до 2% французских семей. В принципе, было ясно, кто является дворянином, а кто нет. Дворянство состояло из всего рыцарского сословия: мужчин, обязанных королю военной службой, элиты тяжеловооруженных кавалеристов, которые сражались как рыцари, и гораздо большего числа тех, кто мог стать рыцарем в силу своего состояния, образа жизни и, прежде всего, рождения. Бомануар, писавший в 1280-х годах, уже считал дворянство привилегией тех, кто унаследовал его "как короли, герцоги, графы и рыцари", почти закрытой кастой. Финансовые чиновники монархии придерживались того же мнения по узким фискальным причинам. Но юристы обычно имеют дело с абсолютными величинами. На периферии различия были размыты. Дворяне переживали тяжелые времена и больше не могли позволить себе видимые знаки своего статуса. "Есть много людей, благородных по происхождению, — сообщала Счетная палата в 1318 году, — которые уже много лет живут как купцы, торгующие тканями, зерном, вином и другими товарами, или стали скорняками, плетельщиками канатов, портными и т. п.". Другие знатные семьи вымерли, став жертвами высокой смертности, низкой рождаемости или войны. Лучшие из имеющихся статистических данных свидетельствуют о том, что более половины всех дворянских семей вымирали по мужской линии каждое столетие. На смену им пришли parvenus: люди, облагодетельствованные за