от тех, что преобладали в Бретани. Развитая промышленная экономика делала северное графство более заманчивым призом, а социальный конфликт, который сопутствовал этому, делал его более легким. Но у него, как и у Бретани, была тесная зависимость от Англии, что придавало ему свой собственный интерес в англо-французской войне. Графы Фландрии были союзниками английских королей так же часто, как и ссорились с французскими; Ги де Дампьер, который стал графом в 1280 году, был пенсионером Эдуарда I. Однако узы между двумя странами были крепче, чем эти дружеские отношения правителей. С момента индустриализации Фландрии в XII веке, Англия поставляла почти всю сырую шерсть, используемую на ткацких станках Фландрии, и выкупала часть готовой продукции. Политическое влияние, которое это обстоятельство оказывало на английских королей, было ими хорошо осознано. С начала XIII века экономические санкции были основным средством давления Англии на население самой богатой провинции Франции. Угрозы конфискации больших запасов фламандских купцов в Англии было достаточно, чтобы в 1208 году вырвать у короля Франции союз Сент-Омера, Гента, Брюгге, Лилля, Дуэ и Ипра. В 1270 году между Англией и Фландрией разразилась настоящая торговая война. Английское правительство было достаточно удовлетворено ее результатами, чтобы возобновить ее в 1290-х годах и позже, во время правления Эдуарда II, когда Фландрия в очередной раз колебалась между Англией и Францией в конфликте, к которому она не имела прямого отношения[47]. В первую очередь, последствия ощутили на себе отдельные ремесленники, разорявшиеся при каждом дефиците сырья или вынужденные платить высокие цены за дефицитную шерсть. После городских революций начала XIV века с этими людьми уже нельзя было не считаться, и их влияние все чаще склоняло чашу весов на английскую сторону.

Поддерживаемые промышленным богатством больших сукнодельных городов, графы Фландрии долгое время проводили собственную внешнюю политику, вступали в браки с королевскими семьями Европы, возглавляли крестовые походы на Ближний Восток и содержали себя с королевским достоинством. Как и герцоги Бретани, графы переняли административную практику Капетингов, управляя через местных бальи и совет профессиональных бухгалтеров, юристов и администраторов, который также выступал в качестве высшего апелляционного суда. Их ресурсы должны были гарантировать им успех. Но их усилия, в отличие от усилий герцогов Бретани, потерпели поражение из-за соперничества амбиций внутри их собственной семьи и социальных конфликтов за ее пределами. Короли Франции хорошо использовали своими возможности. Королевский бальи Вермандуа, базировавшийся в Лаоне, и его коллега в Амьене сделали своим делом надзор почти за каждым аспектом управления графством. Они постоянно вмешивались в работу графских судов, отдавая императивные распоряжения через таких низших чиновников, как прево Сен-Кантена, и даже, в отдельных случаях, через простых сержантов. В 1289 году Филипп IV Красивый дошел до того, что приказал, чтобы судебные разбирательства в графских судах велись на французском, а не на фламандском языке, когда там присутствовали его чиновники, "чтобы они могли присылать нам точные отчеты о разбирательствах"[48].

Более опасным был союз короля с патрицианскими олигархиями городов, чьи притязания графы пытались сдержать, отстаивая интересы простых горожан. В 1289 году городской совет Гента довел свою оппозицию графу до того, что подал апелляцию в Парижский Парламент — акт, который в одном из великих самоуправляющихся фьефов все еще был равносилен мятежу в глазах его правителя. Подача апелляции сразу же поставила город под защиту Филиппа IV, в который он назначил опекуна. Над самой высокой колокольней города был поднят флаг с флер-де-лис. Королевские войска были посланы для защиты подавших апелляцию бюргеров, а юрисдикция графа была временно приостановлена. Другие города и даже недовольные люди последовали этому примеру. Ги де Дампьер был вызван в Парижский Парламент, чтобы отчитаться перед самодовольным собранием низкородных юристов.

Во Фландрии конфликт между растущим королевским абсолютизмом и независимостью уцелевших княжеских вотчин должен был разрешиться в битве. В Бретани и Аквитании продолжались попытки разрешить его дипломатическим путем и путем непрекращающихся споров по разным вопросам в Парижском Парламенте. Соперничающая риторика о феодальных правах и публичном праве скрывала тот факт, что три территориальных князя западной Франции стремились достичь точно такой же цели на местном уровне, как и король на национальном, и очень похожими методами. Они хотели заменить дублирования прав и обязанностей в пределах своих княжеств единой государственной властью, осуществляемой ими самими. Король хотел применить к ним те же принципы. Эти противоположные стремления не могли существовать вместе. В регионах, обладающих географическим единством, местными языками и правом, а также традицией политической независимости, конечным следствием того, что делали территориальные князья, было отделение их территорий от королевства Франция. Именно это произошло во Фландрии в начале Столетней войны и еще раз в XV веке.

Столетняя война была не просто войной народов. Ее корни лежали во внутренней политике Франции. Три княжества на Атлантическом побережье, одно из которых управлялось королем Англии, а два других были связаны с Англией политическими и экономическими интересами, были не только плацдармами, через которые англичане проникли во Францию. Они были участниками гражданской войны во Франции, в которой древние территории пытались бросить вызов внушительному конституционному зданию, которое французские короли начали возводить в XII и XIII веках. В их авантюре им помогали непостоянные коалиции мелких дворян и несколько крупных дворян во внутренних районах Франции, которые воспользовались случаем, чтобы вырваться из стесненных условий бедности и бюрократической централизации. Только в ретроспективе кажется, что эта попытка была обречена на провал. Но в то время она почти удалась. В итоге создание унитарного французского государства было отложено на сто лет и даже тогда было достигнуто лишь ценой ужасающих разрушений и страданий народа.

Глава II.

Англия Эдуарда III

В 1327 году, когда Эдуард III вступил на престол, Англия и Франция были все более отдаляющимися друг от друга государствами. Нормандское завоевание и последовавшее за ним столетие аристократической иммиграции наложили на Англию печать французских нравов и французских институтов власти и дали ей правящий класс, который был дома во Франции не меньше, чем в Англии. Бароны, заявившие королю Иоанну Безземельному в 1204 году, что их сердца с ним, даже если их тела находятся за Ла-Маншем с его врагами, уловили важную истину: большинство англо-французских войн до середины XIII века имели характер гражданских войн[49]. Сто лет спустя это было уже не так. Последняя важная волна французских иммигрантов была современниками Симона де Монфора, мелкого дворянина из района Рамбуйе, который погиб в 1265 году, сражаясь в английской гражданской войне. В следующем столетии некоторые англичане по-прежнему имели свои интересы во Франции. Эмер де Валанс, граф Пембрук, получивший свою фамилию от города на