Глава 5. Пляска на костях

Музыка есть бессознательное упражнение души в арифметике.

Готфрид Лейбниц

— Лястяша, может, и дура, да пусть даже откровенная еретичка, но она точно не ведьма! — закидывая в костёр очередной труп, спорил с Конрадом молодой инквизитор. — Она не связана с демоном, я уверен. А вот Рисхарт Сидсус меня пугает по-настоящему.

Конрад отмахнулся. Он не испытывал особых чувств к продажным женщинам, с которыми спал. Ни тёплых, ни холодных, ни каких бы то ни было. Для него они являлись всего лишь сосудами для излития семени. С чего бы их осуждать или любить?

— Твоя уверенность меня нисколько не впечатляет. Дицуда, ты ещё слишком неопытен, и если ты думаешь, что какая-нибудь ведьма или психик вот так запросто сознается в своём колдовстве, то ты глубоко заблуждаешься. Эти твари могут пускать пыль в глаза годами, подтачивая своими мерзостями само бытие. Пока у нас нет однозначных доказательств злодеяний Лястяши, но раньше или позже демоническая сущность проявит себя и горе нам, если к тому моменту мы её не раскроем, — выполняющие функции сборщиков трупов инквизиторы подхватили ещё одно зловонное тело. — Что касается Рисхарта Сидсуса, на котором ты прямо зациклился, он интересный персонаж, но точно с мором напрямую не связан. Он же пневматик, а не психик, ты разве не понял? Им мы займёмся, если выйдем из Ортосурба живыми. О его ереси тоже не беспокойся: мало кто переживёт мор, чтобы распространять её дальше.

Если психиками называли чернокнижников, искажающих, а чаще просто разрывающих ткань реальности, то пневматиками именовали колдунов белых. Обычно ими становились под старость монахи, проведшие всю жизнь в молитвах, отшельничестве и строгом посте. Это были почти что святые — в противоположность психикам, они восстанавливали невидимые простому глазу нити, составлявшие собой бытие. Попутно исцеляя болезни и творя другие невероятные чудеса. Но пневматик, проповедующий явное богохульство? У Дицуды голова кругом шла, истории не было известно ни об одном пневматике, не являвшимся ярым приверженцем Святого Учения.

— В любом случае, благодаря тебе, Лястяша меня больше видеть не хочет и предлагает сливать семя в отхожее место. Даже за деньги к себе не пускает… Да и какова сейчас ценность нашего с тобой серебра?

Деньги действительно стремительно обесценивались. Новых товаров в город почти что не поступало, все лавки закрылись, чеканным монетам предпочитали теперь прямой бартер. Покупать что-то как раньше было нечего, да и не у кого.

«К счастью», население сокращалось столь быстро, что ожидаемого всеми голода пока не случилось. Чума не щадила никого: ни богатых, ни бедных, ни молодых, ни стариков, ни детей или женщин. Умерло даже несколько обладателей Слёз Господних, хотя большинство из тех, кто мог позволить себе подобные амулеты, ещё в начале карантина покинули город — для аристократии нужные двери были открыты всегда.

— Вытри сопли, Дицуда. У тебя таких бабёнок ещё сотни будут, если хотя бы до сорока доживёшь и, упаси Вадабаоф, если по глупости или по залёту не женишься, — с явной издёвкой сотворил знак перевёрнутой звезды перед грудью Конрад. — И не переживай так: если Лястяша и в самом деле не ведьма, то суд инквизиции ей не грозит. Конфисковать нечего, такие еретики Плети Господней неинтересны. Возни и недовольства населения много, толку для казны Ордена ноль. Верховный инквизитор — человек крайне практичный и не одобряет пустой траты времени.

— Вера уже не та, — буркнул Дицуда, чем вызвал у Конрада приступ хохота.

— Так происходит всегда, когда религия из местечковой становится государственной. Пускает корни, обрастает жирком, — они наконец разгрузили телегу и направились к месту, где ещё совсем недавно располагался городской рынок. Там часто валялось несколько мёртвых тел. — А религия всегда стремится накопить ресурсы, окрепнуть и стать государственной, иначе она долго не просуществует. Истиной, золотом и мечом можно добиться куда большего, чем одной только истиной — без материального стимула священнослужителей и принудительного обращения граждан в веру, вас будут почитать единицы. Но у такого грубого перехода в массовую религию есть и оборотная сторона: как верно заметил Рисхарт, вера становится формальностью, имитацией. Есть, конечно, ещё третий путь: держать общество в страшной нищете, чтобы, окромя религиозного фанатизма, никакого иного смысла жизни люди не видели — такой путь выбрали, например, в Ератофании. Ты бы хотел оказаться в числе никогда не сомневающихся, но безграмотных, бедных и крайне недолгоживущих жителей этого княжества?

Дицуду аж передёрнуло: расположенное на востоке великое княжество всегда являлось главной угрозой для цивилизованной Гилии. Сколько же сражений произошло с этими варварами за тысячу с лишним лет… Сколько горя и смертей принесли ератофанцы жителям Гилии… Мерзавцы не щадили ни свои, ни чужие жизни, воистину ими двигал лишь фанатизм. Нарожать как можно больше детей, убить как можно больше «неверных» и сдохнуть в двадцать пять лет — ничего больше им было не надо. Не государство, а анклав зла. Ну а чего ещё ожидать от княжества, которым руководит архонт-полушакал? А ведь согласно Учению, человечество когда-то было едино… Почти невозможно поверить.

— Еретики внутри Гилии, еретики её окружают. Куда ни плюнь, везде какая-то ересь! И наши философы ещё рассуждают про лучший из возможных миров? — Дицуда возвёл очи к осеннему небу.

Дымка от круглосуточно горевших костров, на которых сжигались тела, стелилась над городом, в серых облаках почти не виднелось просветов. Холод, зловоние, полумрак, одичалость изрядно сократившегося населения — обстановка действительно не располагала к возвышенным и радостным чувствам.

— Ну, всегда ведь может быть ещё хуже… — уклончиво ответил Конрад, дав знак Дицуде остановиться.

Перед ними открылась рыночная площадь. Вернее, руины на месте разгромленного неделю назад места, где за определённую денежку можно было получить практически всё. Теперь здесь валялись только обломки прилавков, да и те уже почти растащили на топливо — Конрад с Дицудой сами активно участвовали в подобной добыче дровишек...

— Вот, например, как сейчас. Когда вместо возни с трупами нам придётся иметь дело с толпой этих невероятно добропорядочных граждан.

Дицуда напрягся,