по кисти его вытянувшейся руки тотчас нанесли удар палкой, выбив основное оружие.

Юный инквизитор сделал шаг назад, перебрасывая кинжал в правую руку, но упёрся в борт телеги. Отступать было некуда. Один, с кинжалом против двух разъярённых вооружённых мужчин, он понимал, что долго не выстоит.

Конрад защищал телегу с другой стороны, оттягивая на себя сразу полдюжины человекоподобных мерзавцев, нанятый громила прикрывал ценный груз с тыла, слуга и трактирщик возились спереди — помочь Дицуде было некому.

Выхаркивающий зубы и ошмётки губ негодяй склонился над мостовой, но два его подельника с противоположных сторон обрушили на юного инквизитора град ударов. Один Дицуда отбил, от нескольких увернулся, остальные отозвались страшной болью во всём его теле.

«Это конец», — мелькнула отстранённая мысль. — «Вот и всё. Бесславный конец никчёмного инквизитора. Едва познавшего прелесть жизни…»

Увесистая палка нацелилась ему прямо в голову. Дицуда видел, как опускается тяжёлый предмет, но больше ничего не мог сделать.

— Успокойся, — прошептал чей-то вкрадчивый голос.

Ухоженная ладонь перехватила дубину, которая вот-вот должна была размозжить череп юного инквизитора.

— Приди в себя, брат мой, — шепнул на ухо разбойнику одетый в простую, но невероятно чистую белую ризу мужчина, плавно опуская перехваченное оружие в сторону.

Незнакомец перепорхнул ко второму агрессивному типу и положил изящную ладошку на грубую небритую морду:

— Не твори грех.

Всего секунду назад брызжущие слюной негодяи застыли на месте, с виноватым видом глядя себе под ноги. Черноволосый мужчина в белом, словно не идя, а скользя по льду, двинулся утихомиривать остальных нападающих. Через минуту кровавое побоище прекратилось.

Тяжело дыша после яростной схватки, участники конфликта уставились на чудесного миротворца, остановившего насилие столь же непринуждённо, как взрослый разнимает дерущихся друг с другом мальчишек. Даже у бывалого Конрада отвисла челюсть от изумления.

— Вы знаете эти заповеди: не укради, не убий, не вреди ближнему. Знаете, но не соблюдаете. Почему?

Забрызганные кровью мужчины, словно уличённые в неподобающем поведении дети, потупили взор.

— Потому что вера ваша стала формальностью. Потому что не верите, но подражаете, имитируете. Потому что всё время находите себе оправдания.

Плавно передвигаясь, миротворец обходил телегу по кругу. Ослепительно голубые зрачки последовательно направлялись на каждого участника битвы, проникали через глаза в саму душу:

— В час трудный не помогаете, а калечите ближнего своего. Делаете за чуму всю работу. Не думаете о завтрашнем дне, но не потому, что о теле бренном не беспокоитесь. А потому что боитесь не успеть испить до дна из чаши наслаждения грешного!

Небесно-голубые глаза остановились на Дицуде, обрамлённое аккуратной чёрной бородкой лицо, казалось, заполонило собой всё пространство:

— Истинно говорю вам: вы боретесь и льёте кровь за иллюзию! Не понимая, что тем самым иллюзию лишь поддерживаете.

Загадочный человек задержал взор на Дицуде гораздо дольше, чем на всех остальных. Наклонившись к юноше, шепнул ему на ухо:

— Говорю тебе: всё не то, чем кажется глазам, что смотрят не видя. Искусственна не только чума — ненастоящий весь мир! Я вернусь за тобой, когда швы реальности разойдутся.

Затем мужчина в белом одеянии развернулся и ушёл неведомо куда точно так же, как появился из ниоткуда. Ошарашенные участники потасовки, не произнося больше ни слова, разошлись по домам зализывать раны.

Лишь спустя пару дней до Дицуды с Конрадом дошли слухи, что миротворец вошёл в город перед самым закрытием врат. Предупреждения о море и карантине ни капли его не смутили. Он точно знал, чего хочет.

Имя мужчины было Рисхарт Сидсус. Про него уже слышали в Гилии.

Ересиарх без последователей. Странник, идущий туда, откуда все благоразумные граждане убегали.

Глава 4. Подозрения

В общем, большинство людей от природы были узколобы и замечали лишь то, что им льстило. Они все, почти без исключения, считали, что их ненависть и их страстные желания правильны, невзирая на все противоречия — просто потому, что они чувствуют, что это правильно. Почти все ценили привычный путь выше истинного. В том и заключалась доблесть ученика, чтобы хоть на шаг сойти с наезженной дорожки и рискнуть приблизиться к знанию, которое угнетало и нагоняло ужас.

Ричард Скотт Бэккер

Через несколько дней беспредел в городе прекратился. Кто-то заполучил желаемое, кто-то получил по зубам, рукам и иным частям тела, кто-то помер от ран, кто-то от мора. В Ортосурбе установился шаткий порядок, поддерживаемый не законом или традициями, но боязнью получить серьёзный отпор в ответ на неправомерные притязания. Люди сбивались в стаи и самоорганизовывались, понимая, что поодиночке у них нет шансов выжить. Некоторые группы даже начали обмениваться друг с другом товарами — почти как в прежние времена, когда цивилизованность считалась нормой, а не выдающимся достижением. Увы, деградировать всегда намного легче, чем развиваться, само собой разумеющиеся вещи мы начинаем ценить лишь надолго, а то и навсегда потеряв.

Помимо прямого ущерба, массовые беспорядки весьма способствовали распространению смертельно опасной болезни. Необходимость сжигать тела прямо в городе ситуацию тоже не улучшала. Зловоние растекалось по узким городским улочкам, унося всё новые и новые жизни.

Сборщики трупов оказались единственной категорией граждан, кому был открыт доступ во все дома и районы изолированного от внешнего мира города. Поэтому Конрад и Дицуда были вынуждены засучить рукава и заняться чёрной работой, чтобы продолжить поиски демона. Повелитель блох постоянно маячил на горизонте, но выявить его инквизиторы не могли.

— Ничего не понимаю, — словно зачарованный смотрел на столб пламени Конрад. — Я отчётливо вижу разрывы в ткани реальности прямо над этим местом, но источник осквернения сокрыт от меня. Здесь нет и не может быть никаких сигилов, это же просто костёр! Трупы, дрова, огонь… Дицуда, прошу, ещё раз внимательно осмотри каждое брёвнышко.

Не обращая внимания на заунывное песнопение знакомых монашек из Ордена Освобождения Духа, провожающих в последний путь души умерших, Дицуда в десятый раз принялся осматривать поленья, служившие топливом для костра. В тех не было ничего