class="p1">Что за смех слышится мне, несмотря на шум оркестра, звон бокалов, шушуканье, крики и шарканье ногами?

Кто пригласил этот оркестр? Почему он так и не начал исполнять увертюру?

Почему на мне только старая дырявая ночная рубашка и полосатые носки?

Где мои остроносые туфли и белые кожаные перчатки, которые я когда-то так любил.

Как я сюда попал? Почему не могу вспомнить прежнюю жизнь?

Куда все подевалось?

Почему отяжелели кузнечики и зацвел миндаль?

Почему дрожат стерегущие дом и осыпался каперс?

В одной из ячеек – только одна гостья. Стоит, спиной ко мне. Внезапно я узнаю ее.

Это моя жена. Она ничего не говорит, но я чувствую, что она вне себя от горя. Дрожит, бедняжка. И испускает такие звуки, как сломанная музыкальная шкатулка.

Решительно подхожу к ней, беру за плечи и поворачиваю лицом к себе как куклу. Какой ужас! Это действительно кукла. Она моргает своими искусственными веками из алебастра. Из опаловых глаз текут слезы.

Или это не жена, а моя давно умершая бабушка?

Не могу вспомнить ее лицо. Мне так ее не хватает.

Осторожно кладу куклу на пол и бреду дальше.

Ощущение его присутствия болезненно усиливается.

Сон превращается в кошмар.

Ячейки в помещении становятся камерами пыток в гигантском лабиринте-лупанаре.

Гости оборачиваются демонами и демоницами.

По потолку бегают зловещие рогатые существа.

Оркестр производит чудовищную какофонию, сквозь которую до меня доносится его самодовольный хохот. Его.

Я бреду по лабиринту.

Авторский комментарий

Этот текст был написан от руки в 2012 году. Случайно нашел три листочка на книжной полке. В папке старых рисунков.

Темы, затронутые в нем, получили развитие в четырех моих повестях: «Вторжение», «Ужас на заброшенной фабрике», «Человек в котелке» и «Покажи мне дорогу в ад».

Поговорим об окружающем нас мире

(очерк)

Мой интернетный приятель, не очень близкий, но и не очень далекий, прочитал несколько моих последних текстов и написал мне с нескрываемым раздражением: «Ну ты и оторвался! Куда это тебя занесло? На львовский погром? Или в империю клингонов? Поверь мне, тебя за это не похвалят. Возвращайся, пока не поздно, на землю, в наш такой-сякой, но реальный мир. A-то скажут, что ты заврался, дружок… или еще хуже, с катушек слетел. Окончательно и бесповоротно. Заделался параноиком. Сбрендил… После ковида, хи-хи».

Сбрендил… Хи-хи… Вот ведь шелудивый пес какой!

На этот раз я не стал оправдываться. Осточертело. Даже не попытался объяснить ему, что такое на самом деле мои рассказы. Ведь для моего приятеля, также как, впрочем, и для большинства современных разномастных «литературных деятелей» – символическое воспроизведение реальности и метафизической основы жизни, изучение ее мистического спектра, парение на облаке возможностей и вариаций, трансцендентальное моделирование происходящего и прочие элементарные магические и метафорические изыски, а это именно то, чем я занимаюсь, не имеют никакого смысла. Для них все это – симптомы паранойи.

Оправдываться не стал, но для себя решил сейчас же описать окружающий меня реальный мир «в лоб», «прямо». И описал… крохотную его часть. Специально для моего приятеля.

Получилось как-то пошло и плоско. Выяснилось, что я, без моей метафизики – обычный ворчливый старик. А я-то себе вообразил…

…

Представьте себе господа, что смотрите небольшой видеофильм. Я, автор, снимаю его, скажем, с помощью смартфона, и рассказываю о своем житье-бытье в блочном районе на северо-восточной окраине Берлина, возведенном в начале восьмидесятых на месте бывших полей орошения и фильтрации, куда кстати не только фекалии стекали, но и ядовитые отходы химических фабрик. По замысловатой системе подземных труб и канав, сохранившейся до сих пор. Специалисты-экологи утверждают, что земля в нашем районе на глубине метра отравлена тяжелыми металлами и прочими прелестями индустрии начала двадцатого века. Не удивительно, что многие окрестные жители чувствуют себя больными и не работают. Неумеренное потребление пива, кока-колы и других сладких напитков, которым отличаются живущие тут аборигены, все свободное время проводящие обычно за компьютерными играми, тоже не способствует душевному и физическому здоровью.

В ранние гэдээровские времена тут выращивали яблоки и груши. Некоторые яблочные аллеи сохранились до сих пор.

Разрешите представиться. Меня зовут…

Камера показывает мою обрюзгшую физиономию. Я стесняюсь снимать самого себя, отчего выгляжу еще хуже – похож на состарившегося и одичавшего плейбоя или раскаявшегося палача на пенсии. Чтобы больше не пугать публику, надеваю маску и переключаю камеру на смартфоне. Никаких селфи, я вам не молоденькая девушка в туристической поездке. Мы не на Багамах, а в Берлине, в «городе черной меланхолии» как его раньше называли дадаисты.

Выхожу из квартиры.

Вот, господа, посмотрите на нашу лестничную площадку.

Показываю стерильную немецкую лестничную площадку. Ни пятнышка, ни пылинки, как на космическом корабле. К слову, у нас не всегда так чисто, а только в первые три дня после генеральной уборки, которую проводит специальная фирма раз в две недели. Чистящие средства, которые они используют, вызывают у меня аллергическую реакцию. Насморк и кашель.

Тут лифт. Тут кладовка.

Напротив меня живет симпатичная лесбийская пара. Они занимают две квартиры – четырех– и двухкомнатную. Старшая, почти квадратная лесбиянка хронически больна. Каким-то особо мучительным и трудно поддающимся лечению ревматизмом или артритом. Она самоотверженно борется с болезнью и явно не без успеха. Часами работает на цветочных клумбах перед домом, водит машину, ездит отдыхать на живописное побережье Балтийского моря, на остров Рюген, носит сумки с провизией. За последние два года умерли все три ее горячо любимые собаки. Хозяйка их долго ходила мрачная, не отвечала на приветствия. Месяц назад купила новую собачонку – беленького шпица. Холит его и лелеет. Носит на руках и покупает ему мясо перепелки. Заметно оживилась и стала отвечать на приветствия. Ее партнерша – худенькая, долговязая и с виду абсолютно лишенная собственной воли женщина неопределенного возраста. Раньше она работала на расположенной неподалеку огромной фабрике-хлебопекарне «Харри». От нее всегда чуть-чуть пахло свежими булочками. Теперь она уборщица в детском саду. Не надо вставать в четыре утра. За девять лет соседства я лишь однажды видел, как она улыбается. Ее сожительница подарила ей фартук с желто-красным узором. Декоративные утки.

В четвертой, однокомнатной квартире живет пожилая румынка. Злющая. Хромая и глухая. Я много раз описывал ее в своих рассказах, не буду повторяться. Моя догадка о том, что она ведьма, недавно подтвердилась. Я видел, как она, хищно пригнувшись, жутко гримасничая, бормоча заклинания и неправдоподобно выпучивая свои черные глаза, вылетала из окна кухни на помеле.

Последнюю фразу, господа, воспринимайте как шутку.

Иду по лестнице вниз,