Вскоре после этого кочевники Кульджи совершили разбойничий набег на хунну и были разбиты. Спеша умиротворить хунну, кочевники отправили к татарскому двору заложника – одного из юных принцев. Шаньюй сообщил об инциденте китайскому императору, и тот велел отпустить заложника. Во 2 году до н. э. шаньюй выразил желание прибыть к китайскому двору, чтобы лично поздравить императора Айди с новогодними празднествами, однако императору (который скончался в следующем году) нездоровилось, придворные мудрецы сочли визиты татарских монархов недобрым предзнаменованием – по крайней мере в двух случаях непосредственно за этими визитами следовала смерть китайского императора. Встал также вопрос издержек. На сторону татар встал государственный деятель по имени Ян Сюн, чье имя стоит на одном уровне с именами Менция и Цинция, он был одним из величайших китайских философов. Он кратко повторил всю историю взаимоотношений Китая с татарами. Вспомнил о том, как Мэн Тяню с его 400-тысячным войском не удалось достичь намеченного пункта (близ Тендука) и он вынужден был выстроить Великую стену для защиты границ Китая; о том, как основатель династии Хань с армией численностью 300 000 человек едва спас свою жизнь благодаря постыдной уловке; о том, как Модэ оскорбил вдову основателя династии; о том, как не сработала западня в «Лошадином городе», что повлекло за собой многолетнюю жестокую войну; и о том, что даже после того, как хунну были оттеснены на север пустыни, они отказались объявить себя вассалами Китая. Затем последовала военная кампания, которую Китай предпринял совместно с кочевниками Кульджи. Она, впрочем, не принесла Китаю мира и безопасности. Хунну удалось подчинить только после того, как пять шаньюев развязали междоусобную войну и Хуханье обратился к Китаю с просьбой о защите. Но даже и тогда татарские шаньюи появлялись при китайском дворе только лишь когда им это было выгодно. «Хотя нам удалось завоевать Коканд, тунгусов, кочующие племена Кукунора, корейцев, Кантон и Фучжоу, – продолжал Ян Сюн, – нам не удавалось обуздать это северное чудовище. Сейчас шаньюй думает и ведет себя именно так, как нам нужно. Нам, правда, дорого обходится удовлетворение его желаний, но взгляните на результаты! Вы же не скажете, что мы тратим миллионы ежегодно на содержание наместника на западе и на поддержку туркестанских государств только для того, чтобы удерживать на почтительном расстоянии Самарканд и Кульджу? Нет! Все это делается для того, чтобы оградить нас от хунну. Неужели мы допустим, чтобы все усилия наших предков пошли прахом? Пусть ваше величество все обдумает, прежде чем принимать решение, прежде чем мы опять погрузимся в пучину войны!»

Так сказал философ. Император понял всю серьезность его аргументов и призвал к себе посла хунну, который уже собирался в обратный путь. Император направил шаньюю письмо с приглашением посетить столицу. Однако к тому времени шаньюй тяжело заболел и вынужден был отложить свой визит к императору на год. До того дня шаньюев, отправлявшихся с визитом к императору, сопровождала свита в 200 человек. Учжулю-жоди взял с собой 500 человек, «чтобы подчеркнуть свою признательность императору», другими словами, чтобы получить больше подарков. В 1 году до н. э. шаньюй явился в столицу. Из-за необычного поведения планеты Юпитер (которое, возможно, в состоянии объяснить астрономы) покои для шаньюя были приготовлены на территории Зоологических садов. При этом шаньюю объяснили, что это следует расценивать как знак особого уважения. Нечто подобное происходило и с европейскими послами в недавнем прошлом: они принуждены были выражать свое почтение маньчжурскому императору за пределами пекинского дворца. Император одарил шаньюя так же щедро, как и его предшественник в 27 году до н. э., и сверх того подарил 30 000 рулонов шелка, пышные одеяния и 30 000 фунтов шелка-сырца для подбивки одежд. При каждом последующем визите количество подарков возрастало или, по крайней мере, не сокращалось, так что размер этого регулярного налога приобретал большую важность. По возвращении в Татарию Учжулю-жоди отправил к китайскому императору в качестве заложников двух или трех своих вельмож с их женами. Это, видимо, было вызвано тем, что сводный брат Айди – юный император Пинди (чье правление официально началось в 1 году до н. э.) – находился под влиянием вдовствующей императрицы, которая, в свою очередь, была не более чем марионеткой в руках будущего узурпатора Ван Мана. Ван Ман был племянником вышеупомянутого дяди Чэнди по материнской линии и, следовательно, приходился родственником, или cognatus, Айди и Пинди – племянникам Чэнди. Вдовствующей императрице льстило, что среди ее придворных дам есть татарские женщины. Чтобы сделать императрице приятное, Ван Ман намекнул шаньюю, что тот мог бы отправить к китайскому двору одну из дочерей Фучжулэй-жоди, и девушка поехала в Китай.

Так случилось, что правитель одного из карликовых государств в районе Караходжо или Пиджана вместе с владыкой племени, жившего возле озера Лобнор, перешли на сторону хунну. Причиной тому стала их размолвка с одним из китайских чиновников на западе. Шаньюй письменно признал, что предоставил приют беженцам и их сторонникам, но извинения приносить не стал, ограничившись простым изложением фактов. Китайский император направил к нему посланников (в числе которых была кузина китайской супруги шаньюя), чтобы призвать шаньюя к ответу, но Учжулю-жоди заявил, что свято соблюдал и соблюдает условия договора, заключенного Хуханье, а также договоренности с божественным Сюаньди и божественным Юаньди. Отец его, сказал Учжулю-жоди, издал строжайший указ, запрещавший принимать дезертиров из Китая. Однако, заметил шаньюй, эти люди пришли не из Китая, они – подданные другого государства, следовательно, предоставив им убежище, он не нарушил никакого закона. Китайские посланники напомнили татарскому монарху, что, когда пять шаньюев пытались перерезать друг другу глотки, Китай вмешался и защитил династию Хуханье, теперь же Учжулю-жоди может отплатить за эту услугу. После некоторого размышления Учжулю-жоди согласился выдать беглецов. Однако, когда Китай уже готов был принять их, шаньюй неожиданно передумал и отправил каждого в его страну. В то же время он извинился перед Китаем. Извинения были отклонены, и несколько туркестанских правителей, включая двух обидчиков, были впоследствии обезглавлены. Эта казнь, произошедшая во время великого китайского совета, созванного где-то на западе, должна была послужить предупреждением монархам мелких государств, приглашенных на совет. Был издан новый указ, согласно которому «в будущем ни один китаец, тунгус или уроженец Кульджи, равно как и подданные других государств – вассалов Китая, не будут приняты хунну». К татарскому двору были отправлены послы для специальных поручений, которые должны были ознакомить шаньюя с новым указом, а также забрать у него договор, направленный ему в ларце прежним императором.

В этот период Ван Ман предложил татарам последовать примеру Китая и отказаться от практики использования двух личных имен. Он призвал Учжулю-жоди идти в ногу с цивилизованными государствами. Неясно, какими именно правилами регулировалось употребление китайских или татарских имен в тот период, но по аналогии с более поздней историей можно сказать, что татары вообще мало думали об именах и не подозревали о существовании табу на приветствия (подразумевавшие необходимость избегать употребления личных имен отцов и императоров), пока китайцы не просветили их на этот счет. Учжулю-жоди– шаньюй, чье личное имя было Нанчжиясы, принял предложение Ван Мана и охотно изменил имя на Чжи, так как в Китае император запретил двусложные имена. Раболепие шаньюя сделало узурпатора более требовательным. Теперь он открыто распространил покровительство Китая на тунгусских послов и объявил тунгусам, что им больше не нужно платить подати хунну шкурами и одеждами. Терпению шаньюя настал предел, его поддержали все представители хунну, занимавшиеся торговлей. Шаньюй отправил к тунгусам послов с требованием уплатить обычные подати, но требование это было отклонено на том основании, что Китай запретил осуществлять какие бы то ни было выплаты. Этот инцидент повлек за собой насилие, грабежи и убийства с обеих сторон, перевес в конечном итоге оказался не на стороне тунгусов. В 9 году н. э. амбициозный Ван Ман наконец сбросил личину и отправил к хунну послов с великолепными дарами – они должны были возвестить о том, что Ван Ман по воле Неба смещает династию Хань. Послы привезли шаньюю новую печать и велели татарскому монарху заменить ею прежнюю печать. Он уже готов был отдать послам старую печать, когда один из придворных прошептал: «На вашем месте я бы сначала прочел надпись на новой печати». Шаньюй попросил послов подождать несколько минут и велел подать напитки. Генерал Ван, первый посол и родственник узурпатора, потребовал немедленно отдать старую печать, но татарский вельможа повторил свой совет. Шаньюй, однако, покорно отдал печать, заявив, что не видит причин, по которым надпись на печати могла бы измениться. Он принял новую печать, надпись на которой не мог разобрать, и остаток дня татарский монарх и китайские послы предавались пиршеству. Когда послы отправились в свои покои, один из них предложил уничтожить старую печать прежде, чем обнаружится обман. Проблема была в том, что никто не решался сделать это, поскольку для китайцев императорские печати были священны. Однако посол, внесший предложение, был не робкого десятка. Решив, что молчание коллег означает согласие, он расколол печать топором. На следующее утро шаньюй, конечно, потребовал вернуть ему старую печать на том основании, что вместо слов «Печать шаньюя хунну» на новой печати было написано «Печатка нового шаньюя хунну», а печатки предназначались для лиц, статус которых был ниже статуса правящего монарха. Когда ему объяснили, что в Китае теперь правит новая династия, а посланец шаньюя своими глазами увидел обломки старой печати, он понял, что настаивать на своем нет смысла. Шаньюй принял подарки и удовлетворился тем, что отправил одного из своих братьев, правого чжуки-князя, вместе с китайскими посланниками к императору с письмом, в котором содержалась просьба выдать ему печать с прежней надписью. На обратном пути, проезжая через владения другого брата, посланники увидели пленных, принадлежащих к народу ухуань, – они служили своего рода гарантией выплаты налогов. Послы обратили внимание упомянутого брата на новые законы. Этот брат был старшим из пары, рожденной младшей сестрой Чжуанькюй. Он попросил разрешения отправить шаньюю конфиденциальное послание. Шаньюй ответил уклончиво: «Отослать ли мне их за стену или оставить за ее пределами?» Этот вопрос адресовался Китаю. Ответ гласил: «Внешним путем». Инцидент с печатью и тунгусский вопрос вызвали у шаньюя раздражение, и он под предлогом сопровождения пленных из народа ухуань направил стотысячное войско к Великой стене, близ современного Нинся на Желтой реке. В следующем году снова вспыхнул конфликт с правителями карликового государства Карахождо. Один из них перешел на сторону хунну с двумя тысячами человек, взяв с собой весь крупный рогатый скот и овец, которых смог собрать. Шаньюй не только принял правителя, но и организовал вместе с ним набег, в ходе которого было ранено несколько китайских чиновников и погиб один из вассальных китайских царьков. Два китайских чиновника, предвидя скорый переворот в Туркестане, убили своего начальника и дезертировали к шаньюю, который пожаловал им военные звания и принял в своих личных покоях. Услышав об этом, Ван Ман предпринял решительные действия. Своим первым указом он разделил владения хунну на пятнадцать доминионов и послал табун в 20 000 лошадей к Великой стене близ Датуна с целью подкупа других сыновей Хуханье. Брат шаньюя, в чьем ведении находились пленные тунгусы, получил титул «сыновний шаньюй», а также около 450 килограммов золота, символы титула и другие щедрые дары. Двое его сыновей отправились в столицу, где младший стал «покорным шаньюем» и получил 226 килограммов золота. В ответ на эту акцию Учжулю-жоди положил начало массовой резне, жертвами которой стали все, кто попался ему под руку близ Великой стены, на севере Шаньси. Кроме того, он отправил приказ своим восточному и западному наместникам следовать его примеру. Это произошло в 11 году н. э. Полувековые усилия в один миг пошли прахом, вся линия границы была охвачена огнем, людей и скот убивали на месте или угоняли. Но Ван Ман, своим безрассудным упрямством напоминавший шведского короля Карла XII, вовсе не собирался уступать. У него в руках были сокровища, собранные несколькими поколениями императоров, и они ушли как песок сквозь пальцы. Ван Ман назначил двенадцать военачальников. Получив припасы на 300 дней, они должны были вести 300-тысячное войско десятью разными дорогами, стирая с лица земли владения хунну и изгоняя татар к отдаленным крепостям киргизов и канкали. Империя хунну была опустошена, все, что было обнаружено в закромах, свозилось к китайской границе. Один из выдающихся китайских военачальников возражал против такой непрактичной политики и снова рисовал всю историю отношений между Китаем и Татарией. Пройдет не менее года, говорил он, прежде чем будут собраны припасы на 300 дней для 300 000 человек. Авангард войска будет деморализован прежде, чем подтянется арьергард. Военачальник подсчитал, что быки, единственные пригодные для работы животные, должны будут перевезти 200 000 тонн пищи для солдат, а также не менее 200 000 тонн сена для себя, поскольку одной только травы будет недостаточно. Опыт показывает, добавил он, что уже через сто дней ни одного быка в живых не останется, а людям не под силу тащить припасы в дополнение к оружию, посуде, углю и т. д. (Точно такие же аргументы были использованы во время китайской кампании против Кашгара пятьдесят лет назад, когда армия вынуждена была по мере своего продвижения сеять и жать зерно.) Кроме того, продолжительная диета из риса и воды неизбежно приведет к болезням. По этой причине кампании в этих холодных и ветреных районах никогда не длились более ста дней. Более того, с таким огромным обозом, открытым атакам врага со всех сторон, боеспособность армии будет сравнительно невысока. К тому же она не сможет преследовать врага, бросив обоз на произвол судьбы. Поскольку авангард был уже готов к выступлению, полководец предложил нанести удар немедленно. Он сам готов был вести солдат в бой.