– И почему же?..

– Пенелопа Львовна, вы меня не поймете и примите это за уверенность глупца. Вы не поймете, потому что только человек Востока сможет понять радость мужчины, не оставшегося одиноким после смерти любимой женщины.

– Вы не только тут же находили себе следующую любимую женщину, но и изрядно увеличивали собственное имущество.

– Глупец, потерявший любимую женщину и опустившийся до нищеты, достоин жалости и презрения, что, впрочем, одно и то же.

– А как вы объясняете смерти своих жен?

– Судьба была ко мне неблагосклонна, обрекая на одиночество и отчаяние, но я противостоял ее испытаниям.

– Как трудно с вами говорить…

– А мы еще с вами не говорили. Вы задаете вопросы, я отвечаю. Пенелопа Львовна, хотите я вам скажу, зачем вы меня пригласили? Вы решили поговорить со мной о падчерице. Могу сразу же перейти к концу этого разговора. Это не ваше дело.

– Что именно?

– Эта девочка – лучший подарок судьбы, я ее никому не отдам, она принадлежит… или будет принадлежать только мне. Предупреждая следующий ваш вопрос, отвечаю: я добьюсь этого только терпением и выдержкой. Я уже сейчас обожаю ее всей душой, но не могу пока испугать удовольствиями взрослого тела.

– А вы ее не боитесь?

– Смешно. Я ценю все ее попытки уничтожить меня, вернее, то, что она считает в данный момент злом. Я самый лучший и самый правильный воспитатель, потому что воспитываю для себя будущее счастье и благодаря восторгу перед красотой девочки проявляю такие чудеса терпения, которые недоступны просто родителям. Что касается раны, которую она нанесла мне ножом… Это ерунда, ребенок должен иногда давать выход своей ненависти, и затаенные планы переустройства жизни должны осуществляться хотя бы частично, чтобы он не подорвал психику тайным противостоянием или не преступил закон. Что?.. Почему вы улыбаетесь?

– Знаете, я впервые встречаю подобное отношение отца к дочери. Но вы – не отец, а она – не дочь. В этом вся разница. Родной родитель многое не позволяет, и ребенку приходится добиваться самостоятельности, а не глотать ее огромными порциями. Мне смешна ваша уверенность в себе. Вседозволенность применительно к Алисе ведет к тому, что она наловчилась хитрить, а сами вы потеряли проницательность. Потенциал борца, который у родных детей уходит на сопротивление диктату родителей либо на преодоление жизненных проблем, у Алисы целиком направлен на ваше уничтожение.

– Вы что-то сказали о хитрости?..

– Да. В тот день, когда Алиса напала на вас, произошла трагедия.

– Ерунда это, а не трагедия. Она меня регулярно пытается отравить, согласен, я виноват, в тот день мне надо было подыграть ей, отпить из бокала, скорчиться на полу в судорогах, а я тупо изображал из себя простофилю и довел ее до отчаяния.

– Врач «Скорой помощи», некто Синельников, скончался в результате так называемой ерунды.

– Это трагическая случайность, согласен, это беда, но беда случайная.

– Ваша пятая жена, тетя Алисы, умерла от перитонита – неудачная операция аппендикса. Ваша шестая жена, мама Алисы, умерла после повторной операции на почке…

– Это вы сменили тему?

– Нет. Я пытаюсь вам объяснить, что в тот день произошло в вашем доме. Видите, это распечатка звонков вашего телефона. Обратите внимание, в семь тридцать утра был звонок по 03, потом еще один – в семнадцать двадцать. Следователь Лотаров, расследующий факт смерти врача Синельникова, провел следственные разработки. Ваша падчерица Алиса на его вопросы о звонках в «Скорую» путано объяснила, что сама не помнит толком, зачем звонила, да, она якобы хотела вас отравить давно, но почему-то при этом узнавала заранее, как скоро приезжает машина и как правильно оказать первую помощь. Обратите внимание, это ее поведение на суде зачтется как смягчающие обстоятельства. Диспетчеры «Скорой помощи» таких вопросов не помнят, зато одна из диспетчеров вспомнила, что интересовались именами дежурных врачей и спрашивали, есть ли среди них хирург. Ей ответили, что хирург выезжает только в случаях ранения или нанесения тяжелых увечий. Даже острую боль живота смотрит дежурный терапевт, а вернее, на дому живот не диагностируют.

– Вот видите, у Алисы все это на грани игры – отравлю и сразу же вызову «Скорую».

– Вы меня плохо слушали? Алиса в тот день точно знала, что дежурит хирург Синельников.

– Бред!..

– Да. Это мой личный бред, бред психоаналитика. Давайте представим, что я слишком поддалась профессиональному анализу и перешла грань нормальности в суждениях. И я вам заявляю: Алиса хотела убить хирурга Синельникова, и она его убила.

– А если бы приехал не он?!

– Могла, конечно, сработать случайность, и сразу несколько людей получили бы в тот вечер ножевые или огнестрельные ранения, Синельников выехал бы на другой вызов… Кстати, я вдруг подумала, у вас есть оружие?

– Подождите, а если бы я выпил все из бокала?

– Не хочу вас огорчать, но, по моим предположениям, вы бы оказались под воздействием сильного снотворного, но все равно с ножевым или пулевым ранением. Я же вам сказала: Синельников выезжает только на членовредительства.

– Какое снотворное?! В бокале был яд, от него и умер хирург!

– Не кричите. Употребите, пожалуйста, всю вашу восточную отрешенность и невозмутимость, это тот самый момент, когда их нужно употребить. В вашем доме был произведен обыск. Бокал, из которого пил хирург, изъят. Умеете считать до шести? Ладно, не злитесь. Приедете домой, посчитайте бокалы. Да-да, те самые высокие бокалы с тяжелым донышком в виде восьмиугольника.

– Вы что, с ума сошли?

– Хороший вопрос психоаналитику. Нет, спасибо, я здорова. Но почему-то мне кажется, что у вас дома теперь осталось не пять, а только четыре таких бокала.

– Ничего не понимаю!.. Почему – четыре? А сколько должно быть?

– Бокалов обычно бывает два, три или шесть. Один забрал следователь на анализ, сколько должно остаться?

– Я понял, это я сошел с ума. Вы намекаете, что в бокал, из которого должен был пить я, Алиса подсыпала снотворное, и она бы все равно меня, уснувшего, порезала, так? Чтобы дождаться приезда «Скорой помощи» с хирургом… как его там? Да, Синельниковым, и отравить его из другого бокала.

– Если бы вы уснули, ей не пришлось бы выбрасывать ваш бокал в окно, она бы его вымыла и приготовила другой коктейль для хирурга.

– А следователь слышал этот ваш бред?

– Нет, и никогда не услышит, если вы не хотите, чтобы девочка оказалась в тюрьме. И потом… это же только мои предположения, это недоказуемо. Как узнать, сколько этих самых бокалов было в доме? Не разбил ли кто год назад случайно один из них?

– И вы меня пригласили, чтобы рассказать вот эти ваши предположения? Зачем?

– Нет. Я вас пригласила, чтобы предупредить. Вы слишком заигрались с девочкой. Уже давно надо было продемонстрировать ей, что это такое – здоровая мужская похоть, вызвав тем самым либо сопротивление, либо ее согласие, а не подавлять свою и ее сексуальную энергию видимостью простого отцовского обожания. Вы не стали с нею близки, поэтому нет никакой надежды на ее сострадание или жалость. Ваша участь решена. Водички?