Много могучих твердынь городских уж разрушил Кронион,

Много разрушит еще: без конца велика его сила.

Было бы стыдно для наших и самых далеких потомков

Знать, что такой многолюдный и храбрый народ, как ахейский,

Попусту самой бесплодной войной воевал, и сражался

С меньшею ратью врагов, и конца той войны не увидел!

Если бы вдруг пожелали ахейский народ и троянский,

Клятвою мир утвердивши, подвергнуться оба подсчету,

Если бы все, сколько есть, собралися туземцы-троянцы,

Мы же, ахейский народ, разделивши себя на десятки,

Взяли б троянца на каждый десяток вино разливать нам, —

Без виночерпиев много десятков у нас бы осталось:

Вот, говорю я, насколько ахейцы числом превосходят

В городе этом живущих троян. Но союзники Трои —

В городе с ними, из многих краев копьеборцы; они-то

Все нарушают расчеты мои, не дают мне разрушить,

Как ни желаю душой, Илион хорошо населенный.

Девять уж лет пробежало великого Зевса-Кронида.

Бревна на наших судах изгнивают, канаты истлели.

Дома сидят наши жены и малые дети-младенцы,

Нас поджидая напрасно; а мы безнадежно здесь медлим,

Делу не видя конца, для которого шли к Илиону.

Ну, так давайте же, выполним то, что сейчас вам скажу я:

В милую землю родную бежим с кораблями немедля!

Широкоуличной Трои нам взять никогда не удастся!»

Так он сказал и в груди взволновал у собравшихся множеств

Сердце у всех, кто его на совете старейшин не слышал.

Встал, всколебался народ, как огромные волны морские

Понта Икарского: бурно они закипают от ветров

Евра и Нота,[12]из зевсовых туч налетевших на море;

Или подобно тому, как Зефир[13]над высокою нивой,

Яро бушуя, волнует ее, наклоняя колосья, —

Так взволновалось собранье ахейцев. С неистовым криком

Кинулись все к кораблям. Под ногами бегущих вздымалась

Тучами пыль. Приказанья давали друг другу хвататься

За корабли поскорей и тащить их в широкое море.

Чистили спешно канавы.[14]До неба вздымалися крики

Рвущихся ехать домой. У судов выбивали подпорки.

Так бы, судьбе вопреки, и вернулись домой аргивяне,

Если бы Гера Афине такого не молвила слова:

«Плохи дела, Эгиоха-Зевеса дитя, Атритона!

Да неужели и впрямь побегут аргивяне отсюда

В милую землю отцов по хребту широчайшему моря,

На похвальбу и Приаму, и прочим троянцам оставив

В городе этом Елену аргивскую, ради которой

Столько ахейцев погибло далеко от родины милой?

Мчись поскорее к народу ахейцев медянодоспешных,

Мягкою речью своею удерживай каждого мужа,

Чтобы не стаскивал в море судов обоюдовесельных».

И совоокая ей не была непослушна Афина.

Ринулась тотчас богиня с высоких вершин олимпийских

На землю, скоро достигла ахейских судов быстролетных;

Там Одиссея нашла, по разумности равного Зевсу.

Молча стоял он пред черным своим кораблем многовеслым,

Не прикасаясь к нему, опечаленный сердцем и духом.

Так обратилась к нему, совоокая дева Афина:

«Богорожденный герой Лаэртид, Одиссей многохитрый!

Да неужели и впрямь вы отсюда домой побежите,

Все побросавшись стремглав в корабли многовеслые ваши,

На похвальбу и Приаму, и прочим троянцам оставив

В городе этом Елену аргивскую, ради которой

Столько ахейцев погибло далеко от родины милой?

К меднодоспешным ахейцам тотчас же итти не медли!

Мягкою речью своею удерживай каждого мужа,

Чтоб не стаскивал в море судов обоюдовесельных».

Так говорила. И громкий он голос богини услышал.

Бросился быстро бежать, откинувши плащ. И, спешивший

Следом, его подобрал Еврибат, итакийский глашатай.

Сам же он, встретясь в пути с Агамемноном, сыном Атрея,

Скипетр принял отцовский его, не знавший износа,

И к быстролетным судам меднолатных ахейцев пошел с ним.

Если встречал по дороге царя или знатного мужа,

Встав перед ним, удержать его мягкою речью старался:

«Что приключилось с тобой? Не тебе бы, как трусу, пугаться!

Сядь же на место и сам, усади и других из народа.

Что на уме у Атрида, сказать ты наверно не можешь.

Вас он сейчас испытует и скоро, пожалуй, накажет.

Что он сказал на совете старейшин, не все мы слыхали.

Как бы с сынами ахейцев Атрид не расправился в гневе!

Гнев же не легок царя, питомца владыки Кронида,

Почесть от Зевса ему, промыслителем Зевсом любим он».

Если же видел, что кто из народа кричит, то, набросясь,

Скиптром его избивал и ругал оскорбительной речью:

«Смолкни, несчастный! Садись-ка и слушай, что скажут другие,

Те, что получше тебя! Не воинствен ты сам, малосилен,

И не имел никогда ни в войне, ни в совете значенья.

Царствовать все сообща никогда мы, ахейцы, не будем.

Нет в многовластии блага, да будет единый властитель,

Царь лишь единый, которому сын хитроумного Крона

Скипетр дал и законы, чтоб царствовал он над другими».

Так он по стану ходил, отдавая повсюду приказы.

Хлынул обратно народ от судов и становий на площадь

С шумом, подобным такому, с каким ударяются волны

Вечно шумящего моря о берег высокоскалистый.

Вскоре уселися все и остались сидеть на сиденьях.

Яро шумел лишь Ферсит, совершенно в речах безудержный;

Много в груди своей знал он речей неприличных и дерзких,

Попусту рад был всегда нападать на царей непристойно,

Только бы смех у ахейцев нападками этими вызвать.

Самый он был безобразный из всех, кто пришел к Илиону:

Был он косой, хромоногий; сходились горбатые сзади

Плечи на узкой груди; голова у него поднималась

Вверх острием и была только редким усеяна пухом.

Злейший, неистовый враг Одиссея, а также Пелида,

Их поносил он всегда; но теперь на Атрида владыку