Сейчас же, вынырнув из сонного морока, Голицын по укоренившейся привычке принялся прокручивать в уме предстоящие на день дела, выстраивая их в порядке важности и срочности. Одновременно проделывал дыхательные упражнения, которым его научил еще в кадетском корпусе наставник по физической подготовке, капитан Сероштанов, в молодости служивший на маньчжурской границе и увлекшийся там восточной системой оздоровления.

А день Андрею предстоял наиважнейший. Наступила пятница, 21 февраля — официальное начало торжеств, посвященных празднованию трехсотлетия царствующего Дома Романовых. Накануне, за неделю до торжественной даты, Голицына вызвал начальник отдела внутренней безопасности, подполковник Вяземский, и без обиняков сказал:

— Вот что, Андрей, поручаю твоей группе охрану непосредственно Николаевского зала в Зимнем дворце во время церемонии принятия поздравлений их величествами.

— Борис Леонидович, помилуйте, — попробовал было возразить Голицын, — ведь и так дел невпроворот! Англичане опять что-то затевают, с нашими масонами дружить начали отчаянно. Господин Сазонов с господином Бьюкененом только что не целуются, ходят, не таясь, будто братья родные!.. А у меня сотрудники выбывают один за другим…

— Знаю, Андрей. Поручик Никонов и подпоручик Ермолова… Нелепо получилось. Ну, авось оправятся. Разобрался уже — кто их так?

— Не совсем. Но точно не охрана Сазонова или Бьюкенена. Они в «Северной звезде», можно сказать, инкогнито столовались. А Гриша с Зиной, собственно, из-за господина министра там оказались…

— Ладно. Передай это разбирательство… ну, хотя бы агенту Харитонову. У нас ведь у всех дел — хоть ложкой хлебай. Но, согласись, Николаевский зал — очень привлекательное место для провокации или даже покушения.

— Да чего уж там — яснее ясного. Только моей группы маловато будет…

— А я тебе группу Власкина прикомандирую, и станет у тебя под началом целых двадцать молодцов!

Голицын понял, что вопрос этот решеный, вздохнул и спросил:

— Бинокли всем дадите?

— Само собой! — Вяземский дружески похлопал его по плечу. — А чтобы тебе до конца все стало ясно, — он раскрыл лежавшую на столе картонную папку и протянул Голицыну плотный лист казенной бумаги с отпечатанным на нем коротким текстом, — вот, ознакомься, вчера доставили.

Андрей пробежал глазами несколько сухих строк, из которых недвусмысленно явствовало, что во время проведения торжественного приема в Зимнем дворце 21 февраля будет произведено покушение на сановное лицо высокого ранга. Неизвестный доброжелатель — или провокатор? — не сообщил, на кого именно, и подписи, конечно же, не оставил, но игнорировать сигнал, понятно, Служба охраны высшей администрации не могла. На то, похоже, и был расчет.

— Твое мнение? — нарушил молчание Вяземский.

— Пятьдесят на пятьдесят.

— В смысле?

— Либо покушение состоится, либо нет.

— Шутишь?.. Это хорошо. Значит, все понял, и действовать будешь грамотно, на провокацию не поддашься.

— Я, Борис Леонидович, на провокации никогда не поддаюсь… — Голицын поморщился. — А вот за всех остальных, имею в виду группу Власкина, не поручусь.

— Крепись, Андрей. Сразу после этого дежурства целых три дня отгулов получите!..

— Ваши слова да богу в уши…

И вот этот суматошный и нервный день настал.

Голицын знал, что именно в такие деньки решаются судьбы. И Бога надо благодарить, что посылает предупреждения. Летом, в Москве, когда в Большом театре пришлось в одиночку обезвреживать сумасшедшего в поясе из динамитных шашек, предупреждения не было. Хорошо, что поблизости оказался Давыдов.

Карьеру Голицын делал не ради чинов — чины были необходимым дополнением. Во-первых, с детства осознал необходимость продвигаться вверх по служебной лестнице: об этом были все разговоры дома, и старшие, которых он уважал, придавали военной карьере большое значение. Во-вторых, Андрей чувствовал, что набирается силы, и эта сила нуждалась в применении. Он мог не только руководить, сидя в кабинете, он мог сам пойти на дело и людей за собой повести. Знать это про себя и не иметь возможности проявить свои силы и способности — мука мученическая.

Если пятница, 21 февраля, пройдет благополучно, будет для всех «совят» шаг вверх по пресловутой лестнице. Значит, нужно неторопливо (секрет мнимой неторопливости, когда движения совершаются вроде бы не скоро, однако пауз между ними нет вовсе, открыл ему воспитатель в кадетском корпусе) собираться и настраивать себя на трудный, но многообещающий день.

Пока Голицын тщательно приводил себя в порядок — брился, одевался, в десятый раз проверял оружие и прочие важные мелочи, разложенные по карманам кителя и брюк, поглощал плотный завтрак, заботливо заказанный верным Тихоном накануне в ресторане, часы пробили восемь. И сразу за окном зарокотало с короткими перерывами.

— С Петропавловки палят, — уважительно произнес Тихон.

— Началось… — откликнулся Андрей, машинально считая залпы. — Двадцать один! — с неожиданным для себя удовлетворением добавил он.

— Чай пить будете, Андрей Николаевич?

— А, пожалуй, наливай! Чует мое сердце, до вечера боле не придется его попить…

* * *

К Зимнему дворцу можно было подъехать на пролетке с разных сторон — хоть со стороны Мойки, хоть с Невского проспекта, но назначенные торжества планировались в Николаевском зале, а потому на время главным входом дворца стало северо-восточное крыло со стороны Дворцовой набережной. Прочие же входы, включая главный подъезд, закрыли, поставив сдвоенные караулы из гвардейцев и казаков. Дворцовая набережная, что протянулась вдоль Большой Невы, пусть и достаточно широкая, однако не была рассчитана на столь значительное количество экипажей и автомобилей, которые стали заполнять ее сразу после полудня.

И хорошо, что градоначальник столицы, генерал-майор Драчевский, будучи одновременно начальником полиции Санкт-Петербурга, озаботился вовремя поддержанием порядка на должном уровне. Присланные ко дворцу со всех участков приставы быстро организовали нечто вроде очереди на высадку седоков и пассажиров возле крыльца.

Опустевший транспорт тут же направлялся дальше по набережной и через Дворцовый проезд попадал на Дворцовую площадь, в юго-восточной части которой была выделена площадка для стоянки. Здесь же расположились полукругом лотки и палатки с горячей снедью — пирогами, выпечкой, сбитнем и чаем, — дабы кучера и водители со слугами могли согреться и подкрепиться в ожидании хозяев. Посередке стояла нарочно привезенная извозчичья «грелка» — цилиндр из железных прутьев, куда закладывались дрова. Сверху имелись крыша и дымовая труба. Жар от «грелки» распространялся на сажень и даже более. Поблизости у стенки палатки была аккуратная поленница.

При «грелке» состояли двое городовых. Они следили за порядком и отгоняли прочь бродяжек, которым в этот день поблизости от дворца было не место. Кроме кучеров и шоферов, греться подходили озябшие агенты охранки и полицейские чины. Снаружи Зимний охранялся отлично. Что-то ожидало «совят» внутри?..