— Катерина, — Семен Петрович пристально и даже строго смотрел на девушку, — вы знаете, что на кафедру выделено два места для стажировки в Италии?

Девушка кивнула.

— Вы хотите поехать?

— Нет...

— Так вот, в этой жизни... Что?

— Я не хочу ехать. — Карие глаза теперь смотрели прямо ему в лицо, и Семен Петрович вдруг почувствовал, как жаркая волна заливает щеки и лоб.

— Но почему?

— Потому что... ходят слухи, что путь в Италию лежит через услуги начальству. — Она слегка покраснела, но глаз не отвела. — Я поеду потом... Рим довольно древний город, но, похоже, он простоит еще долго... успею.

В аудитории стало тихо. Потом Семен Петрович совершенно неожиданно для себя самого сказал:

— Катерина, а может, вы выйдете за меня замуж? Тогда мы могли бы поехать вдвоем... Меня пригласили читать лекции в университет Милана.

Глаза девушки наполнились слезами. Теперь она чувствовала себя виноватой. Надо же, чего только все ни говорили, вон и Дима туда же, а Семен Петрович ее замуж зовет! Это совершенно неповторимое чувство, когда вам первый раз в жизни делают предложение. Он все-таки хороший, и тем жальче... Слезы потекли по щекам. Она замотала головой и прошептала:

— Простите, но я не... не могу.

— Почему? — Семен Петрович вдруг успокоился. Достал платок, подошел — хоть всего минуту назад боялся даже шаг сделать в ее сторону. — Возьми.

Она послушно взяла пахнущий его одеколоном платок, вытерла слезы и нос. Он уже знал, что услышит, но не мог остановиться. Приподнял ее лицо за подбородок и спросил:

— Ну же, детка, я вам так не нравлюсь?

— Нет... то есть да... Нет, я вас очень уважаю, но не люблю! — выпалила девушка, глядя на него сквозь мокрые от слез ресницы.

Он засмеялся. Катерина застыла. Ждала чего угодно, но не смеха. Семен Петрович погладил ее по голове, вздохнул и сказал:

— Знаете, Катерина, вы, должно быть, правы. Просто я стал старым циником и вдруг позабыл, как это — когда не любишь. И когда любишь.

— Вы не сердитесь? — Она чувствовала себя глупой девчонкой и только теперь испугалась.

— Нет, — по-прежнему улыбаясь, сказал он. — Скорее, я благодарен вам. Я вдруг словно помолодел лет на двадцать... думаю, это пошло мне на пользу.

Катерина во все глаза смотрела на мужчину, плохо понимая, о чем речь. А Семен Петрович продолжал:

— Надеюсь, без обид?

Она кивнула.

— Вот и славно.

И он ушел. После этого разговора отношения их лишились напряженности и неожиданно обрели некую дружескую теплоту. Кафедра терялась в догадках — никто не знал, чем же все кончилось? Не может быть, чтоб ничем! Катерина повзрослела, пройдя через этот несостоявшийся роман. Только потом она поняла, как ей повезло, что Семен оказался нормальным, хорошим человеком. Она стала сдержаннее в словах и с осторожностью относилась к особям противоположного пола, в изобилии сновавшим вокруг.

Учеба давалась ей легко, и появился даже шанс остаться в аспирантуре, но тут она встретила Александра. Высокий, темноволосый и зеленоглазый — он покорил ее сразу и навсегда.

Потом появилась Настя — и научная карьера растворилась в туманной дали. Впрочем, Катерина ни разу об этом не пожалела.

Хлопнула дверь — пришел муж. Катерина поспешно убрала шкатулку и выскочила в коридор. Конечно, ей не удалось быть первой и на этот раз — Настя уже висела у отца на шее:

— Папа! Покатай!

— Настя, отстань от него, мы опаздываем.

— Ну папа-а!

И папа, посадив свое визжащее сокровище на спину, на четвереньках поскакал по квартире.

— Сашка, брюки испортишь! — Но смех удержать было невозможно, и суровый тон не получился.

Потом Тане и хозяйке пришлось отрывать лихую наездницу от слегка взмыленного скакуна и под вопли протеста выдворять в детскую. Перемирие было достигнуто, после того как мать пообещала в выходные совместный поход в зоопарк и катание на «взаправдашней» лошади. Наконец, поправляя растрепавшиеся волосы, Катерина вернулась в кухню. Александр торопливо глотал ужин. В очередной раз посмотрев на часы и обжегшись мясом, он состроил жалобную мину и спросил жену:

— Расскажи — где была, что делала?

Она налила ему кофе и села напротив:

— Ездили с Иришкой по магазинам.

— А, разорительницы. И как?

— Вот, новое платье. Тебе нравится?

— Красиво. — Он одобрительно кивнул. — Тебе идет.

Катерина прекрасно знала: не скажи она — муж и не заметит, что на ней новое платье. Он не был равнодушным и не страдал отсутствием вкуса — ему нравились хорошо одетые женщины и красивые вещи. Но в силу какой-то специфики мужского взгляда он никогда не смог бы вспомнить, во что же именно была одета женщина.

Александр вновь переключился на мясо, а Катерина, задумавшись, молча смотрела на него. Как же он все-таки красив, в который раз думала она. Гладкая смуглая кожа — почему-то даже зимой он умудряется сохранять загар, не пользуясь солярием и не летая в солнечные края, чтобы скрасить московское слякотное межсезонье. Лицо с правильными чертами, яркие зеленые глаза в пушистых ресницах. Темные волосы чуть вьются. Они такие мягкие на ощупь — говорят, это свидетельствует о доброте и слабости характера. Он и вправду очень добрый, но вот насчет характера... Нравом муж обладал твердым и решительным. Если к этому добавить наличие определенных принципов и стремление быть честным с собой и окружающими, получался портрет человека, которому не так уж легко вести дела в сегодняшнем мире бизнеса. Ее взгляд задержался на губах и твердо очерченном подбородке мужа. К вечеру у него слегка отросла щетина. Она колется... Она так чудесно колется, когда он целует ее грудь...

В этот момент Александр, озадаченный молчанием жены, поднял глаза. По вспыхнувшему лицу Катерины нетрудно было понять, о чем она думала. Он отодвинул тарелки и, обхватив за талию, притянул ее к себе на колени.

— Может, и не пойдем никуда, а? У нас есть бутылка твоего любимого сухого... Уложим Настю... — Он губами щекотал розовую раковину ее ушка, покачивались витые серьги, потом его горячее дыхание коснулось шеи, и по телу молодой женщины пробежала дрожь возбуждения. Рука мужа поглаживала колени и постепенно забиралась все выше. Наконец пальцы его коснулись шелковистой кожи над краем чулка.

— Ну уж нет! — Катерина выскользнула из его объятий. — Мы сто Лет нигде не были. Я хочу в театр. Ну же, милый, доедай, и пошли.

Александр испустил глубокий и печальный вздох, демонстрируя разочарование, встал и, заглянув в золотистые глаза жены, негромко сказал:

— А сухое я все-таки поставлю в холодильник... К нашему возвращению... — и засмеялся, потому что от его взгляда жена покраснела, как девочка.