же не придет, не проведает, не передаст хотя бы записку… Девочки на работе были хорошие, дружные, но карантин ведь. Хотя к другим роженицам приходили близкие. Просто стояли под окнами больницы, махали руками, кричали по именам: «Танька! Леночка Вологодцева! Машутка!» И мамочки подходили к окну, махали в ответ. Форточку не разрешали открывать, зима была. Но хоть так общались. Это огромная поддержка!

Марина вечером тоже подошла к окну. Ребенка приносили на кормление и унесли, он слабенький, так врач сказала. И так одиноко, так страшно, особенно вечером, когда в коридоре горит тусклый свет, в палате рассказывают о мужьях, о детях, а ты совсем одна…

На улице был фонарь – в свете фонаря летели снежинки. Луна светила. Все засыпано белым снегом. А в снегу стоит бабушка Нина! Маленькая, толстенькая, кругленькая, в своем сером пальто, перетянутом поясом, – как маленький серый снеговик. В платке пуховом сером. В валенках. И машет рукой в красной варежке!

Это же бабушка Нина приехала, вот это да. Она старенькая, и ноги больные, но она всегда Марину любила очень, они очень были близки. Вот она узнала про все, наверное, мама ей рассказала. И приехала. И вот – стоит под фонарем и машет красной варежкой. Какое счастье! И за бабушку тревожно. Как она приехала, у нее и сердце, и ноги, и отеки, – но вот же она! Марина стала махать изо всех сил. С третьего этажа. И бабушка ее увидела, конечно!

Голоса не слышно, да и Марине нельзя кричать. Но они видят друг друга и друг другу машут – бабушка Нина приехала навестить. Они долго друг другу махали, Марина тихонько говорила бабушке разные хорошие слова. И про ребеночка говорила: хоть бы он выздоровел. Я так боюсь. Бабушка Нина, пусть он выздоровеет! – а сама плачет, слезы текут ручьем, всхлипывает, как в детстве.

Потом Марина в палате сказала, что к ней бабушка приехала. Из Кировской области. Значит, все хорошо будет. И другие женщины покивали головами, согласились: конечно, хорошо! И что приехали к тебе – тоже хорошо. Все образуется, значит. И Марина уснула спокойно, первый раз за эти дни…

Бабушка еще два раза приходила, все эти дни был сильный снегопад. Стояла под фонарем, ее хорошо видно было. И махала короткой ручкой в красной варежке, и улыбалась, – Марина видела, что улыбается. А потом бабушка Нина уходила – вышагнет из круга света под фонарем, и все. Не видно ее. Наверное, девочки с работы ее поселили в Марининой комнате, она же ключ оставила им.

Малыш выздоровел. Выжил. Марина его назвала Димой, в честь отца, бабушкиного сына. Выписалась из больницы, приехала домой на трамвае. Тогда это нормально было. А дома телеграмму соседи отдали. «Бабушка Нина умерла тчк если хочешь зпт приезжай домой зпт проживем тчк мама».

В тот день, когда Дима родился, бабушка и умерла. От сердца, быстро, села на табуретку, вздохнула и завалилась на бок. А в руках у нее была фотография маленькой Марины с отцом; она в фотоальбом клеила фотографии. И говорила она про Марину перед этим. Мол, ничего. Бывает. Были бы все живы да здоровы, а так – проживем, если что. Проживем!

Марина очень по бабушке плакала. Очень ее любила. Похороны уже прошли, да и куда с грудничком поедешь? И еще Марина вспомнила; когда бабушка выходила из круга света, следов от валенок не оставалось на снегу. Может, не видно было. Может, их снегом моментально засыпало. Но это неважно.

Важно, что бабушка приехала, пришла – из Кировской области. Или из еще более далекой области, уму человеческому непонятной и недоступной. Есть такие области, что бы ни говорили материалисты. Таинственные, неизведанные, далекие, но спасительные и светлые, как круг под фонарем. А что за кругом – вот это совсем неизвестно. Любовь и свет – одно и то же. И любящие поддерживают нас. Даже из другой области. Так бывает.

Кто сидел за моим дастарханом?

Так хорошо одна женщина-казашка сказала, что надо записать ее речь.

«Когда в моем доме все было хорошо, они приходили и сидели за моим богато накрытым дастарханом. Я ничего не жалела, все ставила перед ними. И они сидели и ели. Улыбались мне и шептались, когда я выходила за новыми блюдами.

Мой дом был светел и гостеприимен. И они сидели за моим богатым дастарханом много раз. Да почти каждый день.

Потом умер мой муж. И пришло горе. Но я работала, растила детей и накрывала дастархан. И они приходили. Улыбались реже, а шептались громче.

Потом мама моя умерла, моя помощница и опора. И заболел ребенок. Но они приходили и сидели за моим дастарханом. Только недовольны были, что еды меньше. И нет тех лакомств, к которым они привыкли. Они мне не улыбались уже. И не говорили шепотом. Они в голос обсуждали мою несчастную жизнь, винили меня и смаковали подробности. И вот тогда улыбались, но не мне, а моему горю.

А потом я потеряла работу. И сама заболела. И нечего стало ставить на дастархан.

Они не пришли ни разу. И не принесли ни куска хлеба. И на улице сворачивали, чтобы не встречаться со мной. И делали вид, что меня не узнали. И сплетничали, клеветали и радовались моим несчастьям. Те, кто сидел за моим дастарханом.

Но я поднялась. Я нашла работу. Вылечила ребенка. Стала зарабатывать много денег и встретила хорошего человека. Мы построили новый светлый просторный дом. С хорошими такими крепкими воротами. С замками и сигнализацией. И пускаем в этот дом только близких людей. Единицы.

А этим я сказала: не ходите в мой дом, вы, кто сидел за моим дастарханом. Просто смотрите, я взлетела. И буду летать. Я могу. И я много узнала теперь.

Я поняла, кто сидел за моим дастарханом».

Вот как хорошо сказала эта женщина. Не худо бы и нам посмотреть: кто сидит за нашим обильно накрытым столом в хорошие времена? И кто отворачивается и сладостно обсуждает наши несчастья в плохие времена? Может, иные гости лишние?

И незачем уставлять яствами наш дастархан?..

Старая дача

Один режиссер жил очень хорошо. Он снимал фильмы, получал большие деньги, с удовольствием тратил… Купил детям хорошие квартиры в Москве, себе построил дом. И квартира была в центре.

И еще была старая-старая дача, совсем развалюха, в дальнем Подмосковье. Очень далеко. Дрянной старый домишко с печкой – полторы комнатки. И заброшенный сад. Это режиссеру от тети осталось. Он не продал, руки не доходили.

А потом