Внезапно из спорткомплекса вышел Борис и направился прямо к ней. Бежать было глупо, и Василиса изобразила милую улыбку, хотя встречаться с ним ей совершенно не хотелось. О чем можно говорить с бывшим поклонником?

Борис провел по ее лицу странно жадным взглядом и чуть поклонился.

– Сколько лет, сколько зим! Здравствуй, моя радость!

Василисе это приветствие показалось слегка издевательским, но она не стала лезть в бутылку, как непременно сделала бы прежде.

– Добрый вечер, Борис! – она постаралась, чтоб эти слова прозвучали как можно более чопорно.

– Добрый, добрый! – ее тон ничуть его не смутил. – Какими судьбами ты тут? Я здесь почти каждый вечер, но тебя ни разу здесь не встречал.

– Я случайно. Горздрав выделил абонемент.

– Понятно. Будешь ходить?

До этого вопроса Василиса была уверена, что использует абонемент на все сто, но сейчас засомневалась. Если она каждое посещение будет нарываться на Бориса, то овчинка выделки не стоит.

– Еще не знаю.

Он сразу догадался о причине ее неохоты.

– Если не хочешь меня видеть, то я могу этот месяц и в другом месте перекантоваться. Клубов много. Просто не пойму, чем я тебе так уж сильно досадил?

Василисе стало стыдно. В самом деле, как-то она себя неадекватно ведет. Просто рядом с ним она себя чувствует на редкость некомфортно. И почему, спрашивается? Ну, встретились случайно двое знакомых, что в этом криминального? Он не сделал ничего, что могло бы ее смутить. Так что проблема в ней, а не в нем.

– Ничем ты мне не досадил. Извини, если что не так.

Борису захотелось сказать, что в его жизни все не так, и виновата в этом она, но осмотрительно промолчал.

– Ладно, будем ходить оба. Не думаю, что мы будем так уж часто пересекаться. Как твои дела?

Он и без того знал, как ее дела, хотя бы внешне: пользуясь своим знакомством с Пал Палычем, не раз вытягивал из него нужную информацию.

– Нормально. Виталию дали звание заслуженного врача. Родные у меня все живы-здоровы, так что все хорошо. А у тебя как? – спросила она это только потому, что так принято.

– Аналогично. Только вот бабушки нет.

– Давно? – Ася вспомнила глуховатую придирчивую даму, и поняла, что не очень жалеет об ее уходе.

– Вот уже год. – И, предваряя следующий вопрос, быстро проговорил: – С дедом все нормально. Он теперь с моей матерью живет.

– Ты женат? – уже задав этот вопрос, Ася безмолвно выругала себя. Зачем она это спросила? Еще подумает, что он ей интересен.

И снова, как прежде, он понял ее мысли без слов. Саркастично заметил:

– Не бойся, я твое хорошее воспитание за искренний интерес к моей персоне не приму. – И продолжил уже нормальным тоном: – Не женат. Не вижу в этом смысла.

Василиса поневоле заинтересовалась.

– Почему? Нет смысла, поскольку возможностей и без женитьбы уйма, или нет достойной кандидатуры?

– И то и другое.

Этот уклончивый ответ Асе не понравился.

– Знаешь, мне пора. Я после смены, так что сам понимаешь.

Борис вежливо предложил, понимая, что в его машину она не сядет:

– Давай провожу. Здесь дворами гораздо ближе, чем на автобусе.

– А ты знаешь, где я живу?

– Видел как-то раз, в какой дом ты заходила вместе с Виталием.

Имя Виталий он произнес нарочито спокойно, и Василиса насторожилась. В чем дело? Он до сих пор не может простить ей отказа? Но это же глупо! Она никогда, ни словом, ни взглядом, не намекала ему о своей любви!

Борис властно взял ее под руку и повел вглубь облупленных старых домов. Василисе с ним идти не хотелось, но весомой причины для отказа не нашлось. Почему, когда нужно что-то срочно придумать, ничего в голову не приходит?

Был уже одиннадцатый час, но сумерки еще не наступили, белые ночи, светло почти до утра. Борис крепко держал ее под руку, и у нее началась какая-то странная дрожь внутри. Она не понимала, что это, но ей было не по себе, слишком тревожащим было это незнакомое прежде чувство. Какое-то рудиментное, ничего общего с нормальными человеческими чувствами не имеющее. Она даже боялась дать ему название. Оно ей совершенно не нужно. Она замужем и любит мужа.

Они проходили мимо грязноватых дворов с шумными разномастными компаниями, и Ася с тревогой смотрела на них. Как правило, от таких компашек ничего доброго ждать не приходилось. Но Борис вел себя так, будто ходил здесь тысячу раз, и Ася ругала себя за глупое волнение. Раньше бы она не обратила на эти компании никакого внимания, но годы жизни с Виталием отучили ее от глупой бесшабашности, как он это называл.

В очередном грязноватом дворе, оправдывая ее дурное предчувствие, дорогу им преградили подвыпившие парни. Один из них, видимо, главарь, засунул руки в карманы грязных джинсов, скорчил в мартышечьей гримасе прыщавое лицо и взыскательно потребовал:

– Вы к кому, граждане?

Борис непринужденно ответил:

– Просто идем мимо, а что?

Парень издевательски сообщил:

– А мы всем, кто идет мимо, помогаем идти мимо.

Компашка поощрительно заржала.

Борис выдвинулся вперед, оставляя за собой спутницу. Он уже пожалел, что сунулся в эти подворотни. Драться ему не хотелось, но придется, это очевидно. Зря он не прихватил охранников, они бы были в самый раз. Безмятежно попросил:

– Вот и не мешайте идти мимо!

Двинулся было дальше, но прыщавый парень вытащил из карманов руки. На больших кулаках оказались кастеты. Но не успел он размахнутся, как оказался распластанным по земле.

– Ух ты, гад какой! – и двор огласил крик: – Наших бьют!

Остальные парни всей гурьбой бросились на Бориса. Он дрался умело, быстро свалив еще двоих нападавших, но парней было слишком много, чтобы их можно было одолеть в одиночку. Борису пришлось бы плохо, если бы из с улицы во двор не зашел высокий парень и не гаркнул:

– А ну, тихо!

Парни замерли, только прыщавый парень, поднявшись, попытался еще раз ударить Бориса кастетом, и вновь упал, не выдержав борцовского захвата.

– Петька, кончай, или я тебе добавлю! – Вошедший парень повнимательнее посмотрел на Василису и вдруг обрадовано воскликнул: – А, это ты!

Ася недоуменно посмотрела на него, не в состоянии вспомнить, где и когда его видела.

– Я вас провожу. Тут у нас много слишком веселых компаний. – Парень решительно встал между Борисом и удалой компашкой.

Прыщавый парень угрожающе выговорил, с трудом разжимая пострадавшие при ударе челюсти:

– Ты, Леха, падла! Тебя в первую очередь надо! – и он сделал жест, подразумевающий быструю расправу.