И вдруг… кажется, начинаю слышать то же, что и он.

Этот голос со знакомыми визгливыми интонациями ни с чьим не спутать.

«В сущности, кому ты нужна, ничтожество? Ты считаешься замужней женой, а не имеешь власти в собственном замке! Моя дочь — вот кто настоящая хозяйка. Вот уже семь десятков лет Эль Торрес держится на её плечах! А ты, ты — невеста без места, ха… Ты всем надоела. Ни один из твоих сыновей не желает видеть тебя в своём доме! Младшего ты от себя давно отвадила вечными попрёками, а старший, кого ты так боготворила, даже не пригласил в свой мир. Отца и брата позвал, а о тебе и не вспомнил!»

Сквозь сомкнутые веки Мири просачивается слеза, хоть лицо её по-прежнему бесстрастно. Оказывается, Мага успел смахнуть с неё мантилью, и та кружевным комком сползает с шёлкового покрывала на пол…

У неё чистое лицо, вдруг понимаю. Без единого намёка на паутину Кармы.

«Ты всем осточертела! Сыновья даже жён выбрали, не похожих на тебя, чтобы не видеть твоего подобия!»

«А твой несравненный муж? Думаешь, он лишь дразнил тебя, говоря, что если нужно — сам женится на обережнице, лишь бы его внуки законно вошли в род? Да он до сих пор её обхаживает!..»

И тут я не выдерживаю.

— Ах ты, дрянь! А ну, пошла вон из её головы! Пошла!

Сдавленный вскрик и отголосок удаляющегося рычания мне ответом.

Закашлявшись, Мирабель со всхлипом втягивает в себя воздух. Мага помогает ей сесть и отдышаться.

— Всё хорошо, мама, теперь всё хорошо. Мы отогнали её.

— Я… Я… Сынок!

Залившись слезами, донна припадает к его груди.

— Эта старуха… Она говорила ужасные вещи!

— Она лгала тебе, чтобы ты решилась сама уйти из этого мира. Сильвия всегда лжёт, даже если кажется, что начинает она с чистой правды. Она умеет выворачивать всё наизнанку. Мама, забудь эту чушь.

— Не могу, — шепчет Мирабель и, отвернувшись, закрывает лицо ладонями. Трясёт головой. — Не смотри на меня! Я стала настоящим чудовищем!

Но, по крайней мере, уже не плачет.

Однако что она там несёт? Мы с Магой озабоченно переглядываемся.

— Мама… прости за такое выражение, но ты сейчас нормальная. На тебе нет и следа от Кармы. С чего ты решила…

— Нет, нет! — отворачивается она и начинает слепо шарить одной рукой по покрывалу, видимо, в поисках мантильи. Мой некромант, похоже, в растерянности, и я спешу на выручку. Запустив руку в сумочку и порадовавшись, что перчатка всё ещё на мне, нахожу пудреницу с зеркальцем.

— Донна Мирабель!

Стараюсь, чтобы голос звучал спокойно, даже с некоей ноткой занудности:

— А с чего вы вообще взяли, будто у вас что-то не в порядке? По мне, вы давно так хорошо не выглядели. Непонятно только: почему у вас до сих пор занавешены зеркала? Вам бы сейчас не отходить от них, а вы вместо этого… Постойте! Вы что, не знаете, что опять красивы? Без изъянов?

Вообще-то, актриса из меня никудышная. Но последнее предположение для меня самой в чистом виде сюрприз, и потому изумление в моём голосе неподдельно.

Донна, всё ещё отворачиваясь, замирает в нерешительности.

— Это правда? Мага, сынок, скажи честно! У меня всё прошло?

— Давай сюда, Ива. — Он протягивает руку за зеркальцем. — Это правда, мама. По мне, так ты вроде бы стала даже чуть моложе. Ты почти как на своём свадебном портрете.

Тут он, конечно, малость преувеличивает, но суть уловил верно. Донна Мирабель изменилась разительно. До своего «запечатывания» Кармой она выглядела хоть и ухоженно, но… Мои землячки, насмотревшиеся на чудеса пластической хирургии, поймут. Женщина, прошедшая через самые искусные процедуры омоложения, остаётся зрелой женщиной. Но в нынешней Мирабели появилась некая девичья угловатость. Лицо, потеряв совершенный овал, приобрело хорошенькие щёчки, подбородок с едва заметной ямочкой и нежный румянец. Разноцветные глаза, даже заплаканные, оставались прекрасны, да ещё и опушились густейшими ресницами, а брови, брови, явно забыв об издевательствах мастериц по выщипыванию и приданию формы… Нет, даже описать не берусь. «Боярыня бровями союзна». Ох, как союзна! Собольи брови, что уж там!

Я в таком шоке, что, не чинясь, присаживаюсь на край постели и во все глаза гляжу на свекровь. Та сперва робко заглядывает в зеркальце; потом, встрепенувшись, выхватывает его у сына и смотрит, смотрит.

— Но как же так!

Судорожно оглядывается.

— А почему Рози… Где Рози? Она мне сказала, что всё ещё хуже, чем вчера, и что она пыталась пригласить Тимура, но тот отмахнулся и сказал, что даже не собирается ничего делать, пока я сама не пойму… Он не собирается, Мага, слышишь?

— Где твоё кольцо, мама? — перебивает он готовый излиться на него поток жалоб.

— Кольцо?

Её щеки вдруг пунцовеют.

— Да, охранное кольцо. Обручальное. Я его на тебе не вижу; где оно?

— Я…

Мири старательно переводит взгляд на зеркальце.

— Мама, ответь!

— Я сняла его и куда-то дела, — бормочет она. Губы её дрожат. — Глупо, да. Но Тимур так обидел меня…

— Неужели своей Рози ты веришь больше, чем мужу? — мягко спрашивает Мага. — Почему ты не пошла к нему и не спросила, так ли это? Действительно ли он не хочет тебе помочь? Почему не нашла меня, Ника?

— Ах, тебе не понять! Я не могла, не смела появиться на людях в таком виде! В замке полно народу, а я… И каждый знает о моём уродстве!

— А ты могла послать за нами кого-нибудь, помимо Рози?

Поражённая в самое сердце, донна замирает с раскрытым для ответа ртом. На её личике явственно проступает вопрос: а что, так можно было? Бесконечно терпеливый, мой некромант поясняет:

— Ты сама, своими руками сняла с себя защиту. И стала уязвима. Через Рози, твою несравненную и когда-то верную Рози, Сильвия и добралась до тебя. Она увидела, что печать Кармы сошла полностью и поняла, что Ива тебя простила. А значит, ждать от неё содействия бесполезно. Вот и решила форсировать события.

— Я ничего не понимаю, прости, сынок!

— Не страшно, это я больше для Ивы пояснял. Вот что, мама, собирайся. Тебе нужно к людям.

— Нет!

В ужасе Мири вновь закрывает лицо ладонями.

— Мама, ты очень красива. Тебе просто нужно показаться другим, особенно тем, кто поверил в твою трагедию. Выйди к ним, улыбайся, докажи, что ты по-прежнему прекрасна, и будь победительницей, слышишь? Мы с тобой. Всё будет хорошо.

— Ты просишь ради донны Софьи? Ну, конечно, ведь сегодня её праздник…

Голос Мирабель безжизнен и тускл.

— Я прошу ради тебя самой, мама. Я хочу, чтобы ты блистала. Чтобы, как всегда, затмевала всех.