– Идем, брат, – сказал Бартоломью, поднимаясь на ноги. – Мы должны навестить мастера Бакли, который лежит на одре болезни. Возможно, он многое сможет нам объяснить, и мы покончим с этим злосчастным делом, не потратив на него слишком много времени.

Майкл безропотно встал. В молчании они проследовали по Хай-стрит. Каждый был погружен в собственные размышления. Перед внутренним взором Майкла упорно стояло лицо убитой девушки. Бартоломью, которому нередко доводилось видеть жертв насильственной смерти, был потрясен меньше друга. Торопливо шагая, он снова мысленно сетовал на то, что ему приходится погружаться в мир университетских интриг.

Дома, расположенные поблизости от Кингз-холла, выгодно отличались от тех, что окружали церковь Святого Ботолфа. Они были значительно просторнее, рядом зеленели небольшие садики. После эпидемии черной смерти многие дома лишились своих хозяев, их беленные известью стены посерели и покрылись грязными разводами. Но другие содержались в отменном порядке. Некоторые владельцы к ярмарке заново побелили стены, добавив в известь немного охры или свиной крови, дабы получить приятный глазу розоватый или желтый оттенок. Сейчас, когда город был наводнен приезжими, ни один дом не пустовал.

Что касается улицы, то она была сплошь покрыта засохшей грязью, усеяна ямами и выбоинами, представлявшими немалую опасность для пешеходов. По обеим ее сторонам тянулись сточные канавы – вместилище неимоверного количества отбросов. Жители верхних этажей, как правило, не утруждали себя выходом на улицу – они опорожняли помойные ведра и ночные горшки, высунувшись из окон. Далеко не все отличались меткостью, и досадные для прохожих промахи были неизбежны. Тому, кто не хотел испортить костюм, следовало соблюдать осторожность во время прогулок по городу, в особенности ранним утром.

У одной из канав возилась стайка оборванных ребятишек, устроивших при помощи палок и всякого хлама подобие запруды. Они шлепали по гниющей воде босыми ногами и, визжа от удовольствия, брызгали друг другу в лицо. Это зрелище заставило вступить в спор медика и скептика, живших в душе Бартоломью. Первому хотелось посоветовать детям найти другое место для игр, второй слишком хорошо понимал всю тщетность подобных увещеваний. Можно было не сомневаться – оставив канаву, дети найдут нечто не менее грязное.

Кингз-холл занимал несколько зданий весьма изящных пропорций. Он был основан более тридцати лет назад, при короле Эдуарде II. Нынешний король не оставлял своим покровительством колледж, который оставался самым крупным в Кембридже. В центре Кингз-холла находился просторный дом, окруженный садом, что спускался к реке. Бартоломью и Майкл обратились к смотрителю, тот с угрюмым видом выслушал рассказ о событиях нынешнего утра и проводил их в комнату мастера Бакли.

– Сейчас многие магистры занимают отдельные комнаты, – по пути сообщил смотритель. – До чумы у нас было тесновато. Но с тех пор как черная смерть похитила больше половины преподавателей и студентов, места хоть отбавляй. Остается надеяться, что время восполнит наши потери. Я слыхал, в Майкл-хауз недавно прибыли шестеро францисканцев из Линкольна. Наверняка они пришлись вам как нельзя кстати.

На это заявление Бартоломью ответил вежливой улыбкой, хотя отнюдь не был уверен, что прибытие францисканцев пошло колледжу на пользу. До сей поры они занимались исключительно тем, что находили и изобличали бесчисленные проявления ереси. Ежедневно они втягивали других ученых в бесплодные диспуты и наводили критику на мастера, по их мнению проявлявшего излишнюю терпимость.

Врач и монах в сопровождении смотрителя поднялись по лестнице, прошли по коридору в дальнюю часть здания. Смотритель остановился перед одной из дверей и постучал в нее. Ответа не последовало.

– Бедный мастер Бакли ночью совсем расхворался, – сочувственным шепотом произнес смотритель. – Утром я не стал его будить. Решил, что ему следует поспать подольше, дабы восстановить силы.

– А что с ним случилось? – спросил Бартоломью, обменявшись с Майклом быстрым озабоченным взглядом.

– Вы же знаете мастера Бакли, доктор, – пожал плечами смотритель. – Он не отличается крепким здоровьем, а жара не идет ему на пользу. К тому же минувшим вечером на ужин у нас был копченый угорь. Мастер Бакли, по своему обыкновению, съел больше положенного, несмотря на ваш совет соблюдать умеренность в пище. Поэтому никто из нас не удивился, когда он заявил, что чувствует себя прескверно.

Бартоломью, охваченный дурным предчувствием, нажал на ручку двери и рывком распахнул ее. Зрелище, открывшееся их глазам, заставило всех троих раскрыть рты от удивления. Комната была совершенно пуста. В ней не осталось ни мебели, ни книг, ни даже жалкого обрывка пергамента. Вместе с убранством комнаты исчез и ее обитатель.

Расставшись с ошеломленным смотрителем, Бартоломью и Майкл направились в Майкл-хауз.

– Нам необходимо поговорить с человеком, который запирает церковь на ночь, – напомнил Бартоломью.

Майкл скорчил недовольную гримасу.

– Прежде всего мне необходимо перекусить! – заявил он непререкаемым тоном. – Ну, и утро выдалось сегодня. Нас вытащили из церкви, не дав отслужить мессу, и повели смотреть на бедолагу, нашедшего свой конец в сундуке с университетскими документами. Потом мы обнаружили гнусный отравленный замок, увидели потаскуху с перерезанным горлом, а явившись с визитом к вице-канцлеру, выяснили, что он пустился в бега, прихватив с собой и свое добро, и часть добра университетского. И все это на пустой желудок.

– Сейчас я должен бы начать занятия со студентами, – заметил Бартоломью, взглянув на солнце, которое стояло уже высоко. – Вскоре им предстоит испытательный диспут, и мои наставления им необходимы. В особенности Роберту Дейнману.

– Придется твоим студентам подождать, – изрек Майкл, указав рукой на молодую женщину, что стояла во дворе колледжа и разговаривала с привратником. – По-моему, к тебе пришли.

Увидав Бартоломью и Майкла, входивших в ворота, молодая женщина, не обращая более внимания на привратника, торопливо направилась к ним. Бартоломью узнал в ней Фрэнсис де Белем – дочь богатого купца, проживавшего на Милн-стрит по соседству с сэром Освальдом Стэнмором, мужем Эдит, старшей сестры Бартоломью. Несколько лет тому назад де Белем и Стэнмор носились с мыслью о том, что Фрэнсис и Бартоломью неплохо бы поженить. Стэнмор торговал тканями, а де Белем занимался их окрашиванием, и брак между представителями семейств немало способствовал бы взаимному процветанию. Однако Бартоломью, в ту пору четырнадцатилетний, не имел ни малейшего намерения ни вступать в брак с маленькой девочкой, ни становиться купцом. В результате он сбежал из дома и поступил в Оксфорд. Де Белем вскоре нашел другого отпрыска богатой купеческой семьи, готового связать себя супружескими узами с его дочерью. Что до Стэнмора, то он, к счастью для Бартоломью, был незлопамятен. Когда пятнадцать лет спустя его непокорный шурин вернулся в Кембридж, дабы занять должность магистра медицины в Майкл-хаузе, Стэнмор принял его с распростертыми объятиями.