Противостояние длилось 29 часов. Студенты рисовали революционные лозунги на тротуарах и зданиях кампуса, в том числе «Университет М. Л. Кинга сейчас». Некоторые студенты Спелмана захотели присоединиться к протесту, поэтому они приставили лестницу и забрались внутрь через окно второго этажа. Среди них была ЛаТаня Ричардсон: «Везде, где речь заходила о революции и переменах, появлялась я».

«Обеспокоенные студенты» позаботились о том, чтобы попечителей кормили и заботились о них. Примерно через шесть часов после начала противостояния, когда 70-летний попечитель Мартин Лютер Кинг – старший (не только отец МЛК – младшего, но и сам министр и лидер движения борцов за гражданские права) пожаловался на боли в груди, его выпустили по лестнице второго этажа. «Мы выпустили его, чтобы нас не обвинили в убийстве», – сказал Джексон.

Ситуация с заложниками разрешилась, когда попечители пошли на ряд уступок (от которых администрация Морхауса позже отказалась). Чарльз Меррилл, председатель попечительского совета, подписал соглашение об амнистии для протестующих, чтобы их не наказали за участие в акции протеста. Однако, как только закончился семестр, декан по делам студентов Сэмюэл Дж. Такер, возглавлявший Консультативный комитет Морхауса, разослал заказные письма различным студентам, включая Сэмюэла Л. Джексона, с приглашением вернуться в кампус на слушания.

«Консультативному комитету стало известно, что вы были в числе лиц, участвовавших в блокировке, – писал Такер. – Во время блокировки были совершены следующие незаконные действия: насильственное заключение и задержание членов совета и представителей учащихся, насильственный захват и занятие административного здания, несанкционированное использование канцелярских принадлежностей, несанкционированное использование служебного телефона для междугородных звонков и порча школьного имущества». Время – после того как ученики разъехались по домам на лето и не могли протестовать против дисциплинарных мер – было выбрано неслучайно.

Консультативный комитет демонстративно исключил Джексона. Он вспомнил день ориентации на первом курсе, когда студентам сказали посмотреть налево, а затем направо и предупредили, что одного из них троих не будет в колледже уже в следующем году. «В итоге я оказался тем человеком, которого не оказалось на следующий год», – подытожил он.

«Морхаус тогда был совсем другим, – сказал Джексон. – Да, там были революционеры. И было гораздо больше людей, которые пытались убедить нас в том, что мы не должны выходить на улицы с протестами».

Джексон не мог или не хотел возвращаться домой в Чаттанугу. Дом номер 310 1/2 на Лукаут-стрит был и так полон разочарований и невыполненных обещаний. Он остался в Атланте, ночевал в доме, арендованном Студенческим координационным комитетом против насилия (СККПН); национальная штаб-квартира СККПН располагалась недалеко от кампуса Морхауса, в тесном офисе на втором этаже над салоном красоты. Джексон провел лето, выполняя волонтерскую работу для СККПН в Центре Рэпа Брауна: «Мы кормили детей по утрам и проводили экскурсии», – вспоминал он. Отчисление из Морхауса только подтолкнуло его к дальнейшей политической активности. «Я был не из тех людей, которые были готовы ходить, плеваться, получать пощечины и не сопротивляться», – сказал Джексон.

Джексон проводил время со Стокли Кармайклом и Х. Рэпом Брауном, каждый из которых занимал пост председателя СККПН (сменив Джона Льюиса), возглавляя организацию на этапе перехода от «Всадников свободы»[27] к «Черным пантерам»[28]. «Я не состоял в “Черных пантерах”, – пояснил Джексон. – Но сама жизнь в Америке в этот период заставляла тебя стать либо частью проблемы, либо частью ее решения. Я выбрал стать частью ее решения».

Джексон вступил в, как он сам выражается, «радикальную фракцию» СККПН. Он участвовал в схеме кражи кредитных карт у белых, а затем с их помощью покупал оружие, создавая запасы боеприпасов на случай конфликта, казавшегося неизбежным: не просто войны на расовой почве, а войны молодежи против стариков, повстанцев против истеблишмента. Ставки казались гораздо выше, чем просто право голоса в попечительском совете Морхауса. «Внезапно я ощутил, что у меня есть голос, – сказал он. – Я стал кем-то. Я могу что-то изменить».

Радикальные заговоры не обходились без риска. Некоторые друзья Джексона погибли в результате загадочных автомобильных взрывов. Но жизнь революционера Джексона закончилась внезапно в тот день, когда в Атланте появилась его мама и сказала, что ведет его на обед.

Он сел к ней в машину, и вместо обеда она отвезла его в аэропорт. По дороге она рассказала ему, что два агента ФБР постучали в дверь дома номер 310 1/2 на Лукаут-стрит и сказали, что за ее сыном следят и что если он не уберется из Атланты, то, скорее всего, умрет в течение года. Она купила ему билет на самолет до Лос-Анджелеса и приказала: «Садись в этот самолет. Не вздумай покидать рейс. Поговорим, когда ты доберешься до тети в Лос-Анджелесе».

3

Мелкий поджаренный лук

В Лос-Анджелесе Джексон оставил политику в прошлом. В возрасте девятнадцати лет он переехал к тете и устроился социальным работником в окружное бюро общественной помощи. Он все еще курил травку и баловался кислотой, но, по его словам, «научился заботиться о себе несколько лучше».

К этому времени Джексон начал считать себя неплохим мастером общения с женщинами. Он определил основные аспекты соблазнения: «Этот сексуальный взгляд, зрительный контакт, который дает женщине понять: “Я действительно с тобой, я люблю тебя”. Мягкий голос прилагается. И моя способность расстегивать лифчик одной рукой».

Однако кое-что застало Джексона врасплох в Калифорнии – он влюбился. Объектом вожделения стала женщина старше его, ей было за 30. У них были страстные отношения, но закончились они его первым взрослым расставанием. «В какой-то момент она сказала, что любит меня, но у нее есть потребности, которые я не могу удовлетворить, – сказал Джексон. – Она была слишком дорогим удовольствием для меня».

Он не очень хорошо воспринял эту новость. Иногда он проезжал мимо ее дома и просто смотрел, не припаркована ли там ее машина. Временами он парковался и смотрел в окна, надеясь увидеть ее. Он хотел постучать в дверь, но знал, что это будет ужасной ошибкой. Во время дождя он прятался за пальмой, а по радио в машине звучали хиты 1970 года. Джеймс Тейлор пел: «Я всегда думал, что увижу тебя снова», но почему-то слова песни Fire and Rain его не успокаивали. По прошествии нескольких десятилетий Джексон смог дать оценку своему юношескому поведению влюбленного: «Это было жалкое зрелище».

Джексон пробыл в Лос-Анджелесе почти два года – достаточно долго, чтобы прочувствовать реальность и понять, насколько привилегированной была его жизнь. «Я понял, что хочу вернуться к учебе, а не работать», – сказал он.

Во Вьетнам он тоже не хотел, но