И руки, – жесткие, уверенные, идеальные, – смяли мою спину, стиснули ягодицы и снова пошли по спине, гладя, придавливая и трогая ровно так, как мне надо.

Поднялись к шее, ведя по коже кончиками шершавых пальцев, занырнули в волосы.

Потянули, гладя затылок и снова спускаясь по шее вниз, к крыльям лопаток, которые он накрыл ладонью.

И в следующий миг я уже лежала под ним, бесстыдно постанывая и запрокидывая голову, а его губы и язык, оставляли влажные дорожки, проходясь по подбородку и шее.

Двигались вниз к выступающим ключицам, прихватывая зубами и проводя по ним языком. И ниже, к затвердевшим соскам.

Потрогали их, сначала губами, затем языком, резко втянули в рот, заставив меня дернуться от болезненного, сладкого удовольствия… Двинулись ниже… еще ниже, туда, где все давно корчилось от дикого, почти неконтролируемого желания.

И когда я, задыхаясь и поскуливая от нетерпения, выгнулась, вцепилась в каменные плечи и, широко разведя ноги, со стоном потянула Эрика на себя, он остановился.

Прижался губами к моему рту и хрипло потребовал…

– Скажи это…

Глава 14

– Скажи… – потребовал хрипло, кусая мои губы и почти рыча от нетерпения. – Попроси меня…

Прижимая меня своей горячей, сладкой, неподъемной тяжестью, выдавливая из меня воздух, мысли, все чувства, кроме одной: «Хочу, хочу тебя…»

Заставляя меня хныкать и задыхаться от нетерпения. От узнавания и острого желания его тела, его рук, запаха, движений. Всего того, что я отчаянно пыталась и не смогла забыть, бессонными ночами ворочаясь и изнывая от воспоминаний.

И я хриплю, мычу, извиваюсь под ним. Вцепляюсь в него и тяну к себе: «Мой, мой, наконец, снова мой».

– Скажи, Снежа, – на краю сознания его голос, тяжелый и хриплый. И рваное дыхание, обнимающее меня даже крепче его рук.

– Эрик, пожалуйста, – сиплю искривленным ртом. Царапаю его спину и с силой кусаю плечо, маячащее рядом с моим ртом.

– С-сука, – сдавленно шипит он и впивается в мой рот. Жадно, жестко, требовательно, не жалея и не думая о моих чувствах.

Но мне и не надо, чтобы о моих, если я с тобой. Мне и не нужны мои чувства. Их давно нет, а может, и не было никогда, я уже не помню… Это с тобой я живая, настоящая, реальная… Без тебя – нет…

– Эрик… – жалко скулю, потому что еще миг, и меня опять не станет.

И чтобы выжить, подаюсь к нему бедрами, кусаю заросший щетиной подбородок, трусь, толкаюсь в его тело.

Он рычит и глухо матерится и, на миг отстранившись, входит в меня. Наконец, во мне, со мной, вокруг меня. И теперь, я живая, настоящая, я чувствую. Чувствую, как он начинает двигаться – во мне и вокруг меня. Длинно, остро и сильно. Так что я тоже рычу. Хватаю воздух пересохшим горлом, стискиваю его спину и скребу по ней скрюченными пальцами, оставляя красные полосы. Развожу ноги еще шире, сгибаю в коленях, открываюсь для него – возьми, возьми, не щади меня…

Он берет все, что я даю. Жадно, ненасытно, взахлеб.

Влажно вколачивается в мое тело, заставляя мои ступни подскакивать вверх с каждым его толчком, вскрикивать с каждым его движением, растягивающим меня до невозможности. Заполняющим собой до предела, до боли.

До грани, за которой я больше не могу терпеть и разлетаюсь, взорвавшись фейерверком огненных конвульсий, разорвавших мое тело на части. И его рычание, и низкий стон вперемежку с бранью, когда он содрогается и догоняет меня на той вершине, куда взобраться могут только боги.

После мы долго лежали рядом, легко касаясь плечами, не думая, уже не чувствуя, просто существуя. Я таращилась в потолок и глупо улыбалась, зная, что живая. Просто, обыкновенно, волшебно живая.

И даже когда этот придурок повернул ко мне лицо и, насмешливо прищурившись, протянул:

– Снежо-ок, сваришь мне кофе?

Я только хихикнула и, греясь под его ласковым взглядом, известила наглого небритыша:

– Признаешься, что секс был хорошим, – сварю.

Он странно посмотрел на меня, помолчал и, подтянув к себе на плечо, крепко обнял. Потерся заросшим подбородком о мою макушку и негромко спросил:

–Ты уверена, что это был просто секс?

Глава 15

– Снежанка, а чего у него глаза закрыты? Ты его что, того… замочила? – расстроено прогудела Маря в трубку. – Жалко мужичка. Так-то он ничего, брутальненький такой. Опять же, щетина, вон какая сексуальная… И плечи широкие.

Несколько минут назад я отправила подруге фото небритыша, и сейчас она, сопя и хмыкая, делилась со мной впечатлением от увиденного.

Я насыпала кофе в турку, взгромоздила ее на плиту и зашептала, косясь на плотно прикрытую дверь кухни:

– Маря, он просто спит. Зачем мне его… того?

– Ну-у, вдруг он начал до тебя грязно домогаться, – философским тоном предположила подруга. – А ты у нас дама высокой морали и непоколебимой нравственности, вот и пришила охальника.

Вспомнив, что этот охальник проделывал со мной сегодня утром, потом еще раз утром и снова, но уже после завтрака, я покрылась стыдливым румянцем и в ужасе вскричала:

– Маря, да как ты можешь такое говорить? Неужели бы я стала труп фотографировать? Я его того… живого.

Подруга на том конце трубки зловеще замолкла. Видимо, подсчитывала вероятность того, что я соврала и все-таки прислала ей посмертное фото небритыша.

Потом тяжко вздохнула, так что даже до меня долетел шелест занавесок в ее спальне, раздуваемых движением могучих Мариных легких:

– Ладно, закину его фотку своим мальчикам, пусть по базе пошарят, может, где проходил по криминалу.

– Маря, а просто, без криминала, ты узнала про него что-то? – зашептала я совсем тихо, потому что мне послышалось какое-то шевеление за дверью.

– Узнала, но немного, – пропыхтела подруга недовольно.

Маря терпеть не могла, когда у нее не складывался какой-то пазл. Мне кажется, она и бухгалтером стала, чтобы всегда иметь четкую картинку. Потому что бухгалтерский баланс без вариантов, должен только сойтись. А если не сошелся до ноля копеек, значит, пазл не сложился, начинай сначала.

Но, насколько я знаю, у Марьяны Эдвардовны не сойтись не может в принципе. Поэтому мне понятно, отчего сейчас в голосе подруги звучит такая маета и неуспокоенность.

– Мутная там история, с этим новым хозяином, – наконец выдавила она из себя. – И Лерка божится-клянется, что ничего не знает, и мои мальчики ничего особо не накопали. Ясно только, что домик этот совсем недавно сменил хозяина. Причем старый пердун, владевший им до этого, приходится