— Сие есть факт бесспорный. Не забывай, аудиенция тебебыла дана исключительно после вмешательства фламинки. Видимо, сочли, что однойтакой встречи вполне достаточно. После того, как фламинка категорическиотказалась сотрудничать, я, поверь, не знаю, что еще можно предпринять. Мытаскаемся по пещерам целый день, и я не могу отделаться от ощущения, чтотаскаемся впустую.

— Я тоже, — горько сказал ведьмак, — не могуотделаться. Никогда не пойму эльфов. Но по крайней мере уже знаю, почемубольшинство людей не питает к ним нежных чувств. Трудно, понимаешь, отделатьсяот ощущения, что они насмехаются над нами, измываются, презирают. Смеются.

— В тебе говорит антропоморфизм.

— Разве что самую малость. Но ощущение остается.

— Что дальше?

— Возвращаемся в Каэд Мырквид за Кагыром, друидки уженаверняка подлатали его оскальпированную головенку. Потом садимся на лошадей ивоспользуемся приглашением княгини Анны Генриетты. Не гримасничай, вампир. УМильвы сломаны ребра, у Кагыра разбита башка, небольшая передышка в Туссентеобоим пойдет на пользу. Надобно также вытянуть Лютика из аферы, потому как,сдается мне, он вляпался крепко.

— Ну что ж, — вздохнул Регис, — да будет так.Стану держаться подальше от зеркал и собак, сторониться чародеев и телепатов. Аесли меня, несмотря на все, раскроют, рассчитываю на тебя.

— Можешь, — серьезно ответил Геральт. — Ятебя в беде не оставлю. Дружище.

Вампир улыбнулся, а поскольку они были одни, позволил себепоказать полный комплект резцов, клыков, коренных и зубов мудрости.

— Дружище?

— Во мне говорит антропоморфизм. Ну ладно, выбираемсяиз этих пещер, дружище. Ибо здесь, похоже, мы не найдем ничего, кроме, каксказала бы Мильва, ремонтизма.

— Ревматизма… Разве что… Геральт? Tir nu Bea Arainnee,эльфий некрополь, судя по тому, что ты видел, находится за наскальной картиной,как раз за этой стеной… Туда можно попасть, если… Ну, понимаешь? Если еераздолбать. Об этом ты не подумал?

— Нет, не подумал.

* * *

Королю-Рыбаку, видать, снова подфартило, потому что на ужинбыли копченые гольцы. Рыбы оказались настолько вкусными, что про ученыеразговоры забыли. Кондвирамурса объелась снова.

* * *

Копченые гольцы отыгрались на сновидице. «Пора спать, —подумала она, второй раз поймав себя на том, что страницы книжки переворачиваетмашинально, вовсе не улавливая содержания. — Пора!»

Она зевнула, отложила книжку. Раскинула подушки из положения«читать» в положение «отдыхать», заклинанием погасила лампу. Комнатамоментально погрузилась в непроницаемый, тягучий как патока мрак. Тяжелыебархатные шторы были плотно затянуты — адептка давно уже на практике убедилась,что в темноте видеть сны легче. «Что выбрать? — подумала она, потягиваясьи ворочаясь на простыне. — Отдаться онейроидной стихии или попытатьсяловить на крючок?»

Вопреки общераспространенным утверждениям, сновидицы непомнили даже половины своих вещих снов, значительная часть их оставалась впамяти в виде смешения картинок, меняющих расцветки и формы, словно вкалейдоскопе, детской игрушке из зеркалец и стеклышек. Еще полбеды, когдаперемежающиеся картинки были просто лишены какого-то склада, лада и даже намекана значимость. Тогда можно было спокойно перейти к следующему пункту «повесткидня», вернее, ночи. По принципу: «не помню, значит, и не стоило помнить». Нажаргоне сновидиц такие сны назывались ни на что не годной «замазкой».

Худшими и более постыдными были «призраки» — сны, из которыхсновидицы запоминали лишь отрывки, клочки знаний, сны, от которых к утруоставался только туманный привкус воспринятого сигнала. Если же «призрак»повторялся, это значило, что имеет место сон, содержащий немалую информационнуюценность. Тогда сновидица концентрацией и самовнушением принуждала себяповторно, на этот раз во всех подробностях, вылущить конкретного «призрака».Наилучшие результаты давал метод принуждения себя к новому сну сразу послепробуждения — это называлось «тралением». Если сон не давал себя «зацепить»,следовало попытаться вновь вызвать данную картину на одном из последующихсеансов путем концентрации и медитации, упреждающих погружение в сон. Такиепрограммированные снения назывались «загарпуниванием».

После двенадцати проведенных на острове ночей Кондвирамурсазаполнила уже три листа, три комплекта снов. Был перечень достойных похвалыуспехов — список «призраков», которые сновидица успешно «затралила» или даже«загарпунила». К таким относились сны о бунте на острове Танедд, а также опутешествиях ведьмака и его группы через снежные заносы перевала Мальхеур,через весенние разливы и раскисшие дороги в долине. Был перечень провалов, тоесть снов, которые, несмотря на все усилия, так и остались для слушательницыАкадемии загадкой. И был список, так сказать, рабочий — перечень снов,ожидавших своей очереди.

И был один сон — странный, но очень приятный, — которыйто и дело возвращался в отрывках и мерцаниях, в неуловимых звуках и шелковистыхприкосновениях.

Милый, чудесный сон.

«Хорошо, — подумала Кондвирамурса, прикрываяглаза. — Да будет так».

* * *

— Похоже, я знаю, чем занимался ведьмак, зимуя вТуссенте.

— Ну-ка, ну-ка. — Нимуэ оторвалась от оправленногов кожу гримуара и поверх очков взглянула на сновидицу. — Наконец-то тычто-то выяснила?

— А как же, — горделиво сказалаКондвирамурса. — Увидела! Ведьмака Геральта и женщину с короткостриженными черными волосами и зелеными глазами. Не знаю, кто это мог быть.Может, та княгиня, о которой пишет в своих заметках Лютик?

— Видимо, ты читала невнимательно, — немногоохладила ее пыл чародейка. — Лютик описывает княгиню Анарьетту детально, адругие источники подтверждают, что волосы у нее были, цитирую: «каштановогоцвета, с сияющим, воистину злату подобным ореолом». Конец цитаты.

— Стало быть, не она, — согласиласьадептка. — «Моя» женщина была брюнеткой. Ни дать ни взять — настоящийуголь! А сон… хм-м-м… Интересный.

— Слушаю внимательно.

— Они разговаривали. Но это был не совсем обычный разговор.

— И что же в нем было необычного?

— Большую часть времени она держала ноги у него наплечах.

* * *

— Скажи, Геральт, ты веришь в любовь с первого взгляда?

— А ты?

— Верю.

— Тогда я знаю, что нас соединило. Притяжениепротивоположностей.