В центре столицы, в правительственном квартале, стиснутые в окружении немецкие войска; их трагические часы, их упорство отчаяния и самопожертвования. Огонь, исхлестывающий темную улицу, отделяющую противников… И вдруг — это произошло на участке нашего соседа, 8-й гвардейской армии генерала Чуйкова — появился некто со стороны противника. Ракета выхватила его из хаоса войны — размахивающего белым флагом.

Первый парламентер в Берлине. Первый знак осознанной безнадежности.

Огонь тут же прекратился. Первый раз с обеих сторон перестали стрелять на берлинской улице. И парламентер — подполковник Зейферд — поспешно добрался до замолкшей русской огневой точки в сером угловом здании. По телефонному проводу весть о парламентере побежала по инстанции — к командарму Чуйкову. Парламентер доставил документ: в двуязычном изложении за подписью Бормана подполковник Зейферд уполномочивался вести переговоры с русским командованием. Смысл их: согласовать вопрос о переходе линии фронта начальником генштаба сухопутных сил генералом Кребсом, ввиду особой важности сообщения, которое тот должен сделать.

И вот, примерно через полтора часа, как пообещал Зейферд, миновавший в обратном порядке улицу, отделявшую нас от противника, там же из-за свежей руины показались немцы. На нашей стороне было 3 часа ночи — мы воевали по московскому времени, на той стороне улицы, у немцев, по берлинскому — час ночи.

Было довольно светло, и солдаты сражающихся сторон напряженно смотрели, как шагали при свете начинающегося нового рокового дня — генерал Кребс и лица, сопровождавшие его: ординарец, несший его портфель, один офицер и солдат с белым флажком.

Кребс был переправлен через штаб дивизии на НП Чуйкова. Среднего роста, плотный, подтянутый, с пистолетом на ремне, опоясывающем шинель, Кребс сохранял профессиональную выправку.

Было 3.30 ночи. В 3.30 дня вчера лишь Гитлер покончил с собой. Кребс и прибыл с этой вестью от Бормана и Геббельса и сказал генералу Чуйкову, приняв его за маршала Жукова, что тот — первым из ненемцев — оповещается об этом.

Содержание переговоров генералов Чуйкова и Соколовского с Кребсом теперь известно. А тогда мы знали о смысле прихода Кребса лишь вкратце. Заявив о самоубийстве Гитлера, Кребс просил перемирия, чтобы новое правительство Деница — Геббельса могло воссоединиться[13]и снестись с Советским правительством. По-видимому, ставка Гитлера хотела в часы перемирия выбраться из берлинского кольца. На это ему сказали, что речь может идти, как это обусловлено тремя союзниками, только о безоговорочной капитуляции.

Поздно вечером 1 мая гамбургская радиостанция передала сообщение «из ставки фюрера» о том, что «наш фюрер Адольф Гитлер сегодня пополудни на своем командном пункте в рейхсканцелярии, борясь до последнего вздоха против большевизма, пал в сражении за Германию». Это сообщение передавалось повторно в сопровождении музыки Вагнера.

Возникали новые обстоятельства — задача нашей группы оставалась прежней: найти Гитлера, не живого, так мертвого.

Штаб Гитлера помещался в бомбоубежище под имперской канцелярией. В бомбоубежище было более пятидесяти комнат (в основном клетушек). Здесь же мощный узел связи, запасы продовольствия, кухня. С бомбоубежищем соединялся подземный гараж. Попасть в подземелье можно было из внутреннего сада рейхсканцелярии и из вестибюля, откуда вниз вела довольно широкая и пологая лестница. Спустившись по ней, сразу попадаешь в длинный коридор со множеством выходящих в него дверей. Чтобы достичь убежища Гитлера, нужно было проделать сравнительно длинный и путаный путь. А из внутреннего сада вход был непосредственно в «фюрербункер», как его называли обитатели подземелья.

Двухэтажный «фюрербункер» находился на большей глубине, чем убежище под имперской канцелярией, и железобетонное перекрытие было здесь значительно толще[14].

Около входа в бункер стояла бетономешалка; здесь еще совсем недавно производились работы по усилению бетонного перекрытия убежища Гитлера, — вероятно, после прямого попадания в него артиллерийских снарядов.

Во всех этих подробностях мы разобрались лишь позже.

1 мая, в ответ на полученный через парламентера отказ Геббельса и Бормана безоговорочно капитулировать, начался в 18.30 последний бой.

Штурмовые отряды прорвали последнее заградительное кольцо и ворвались в имперскую канцелярию утром 2 мая.

Перестрелка в вестибюле с остатками уже разбежавшейся охраны. Спуск вниз. Из коридоров, из клетушек подземелья стали выходить военные и гражданские с поднятыми вверх руками. В коридорах лежали или сидели на полу раненые. Раздавались стоны.

Здесь, в подземелье и на этажах рейхсканцелярии, снова и снова завязывалась перестрелка.

Надо было мгновенно сориентироваться, отыскать все выходы из убежища и перекрыть их, разобраться в обстановке и начать поиски.

В пестрой публике, обитавшей в подземелье, нелегко было отыскать себе помощников — тех, кто больше других мог знать о судьбе Гитлера и мог быть проводником по лабиринту подземелья.

Первый беглый, торопливый опрос.

Обнаружен истопник, невзрачного вида цивильный человек. С его помощью подполковник Иван Исаевич Клименко и майор Борис Александрович Быстров добрались до убежища Гитлера по темным коридорам и переходам, где на каждом шагу легко было напороться на пулю.

Апартаменты Гитлера были пусты. На стене висел портрет Фридриха Великого, в шкафу френч Гитлера, на спинке стула еще один его френч — темно-серый.

Маленький истопник сказал, что, находясь в коридоре, он видел, как из этих комнат вынесли два трупа, завернутые в серые одеяла, и понесли их к выходу из убежища. На этом обрывалась нить его наблюдений, показавшихся в первый момент малоправдоподобными. Клименко и Быстров вышли в сад имперской канцелярии, перемолотый огнем артиллерии. Что же дальше? Возможно, где-то здесь в саду они сожжены, но где именно?

То, что нужно искать «место сожжения», стало очевидно с первых же шагов поисков, после того как был обнаружен в подземелье плотный сорокалетний человек — техник гаража имперской канцелярии Карл Шнейдер.

28 или 29 апреля, точнее он не помнил, дежурный телефонист из секретариата Гитлера передал Шнейдеру приказание — весь имеющийся у него в наличии бензин отправить к бункеру фюрера. Шнейдер направил восемь канистр по двадцать литров каждая. В тот же день, позднее, он получил от дежурного телефониста дополнительное приказание — прислать пожарные факелы. У него имелось восемь таких факелов, и он отправил их.