По жилам будто потекла ледяная вода. Слова обесцветились, экран потемнел. Лед превратился в кипяток, лоб у нее запылал, пот потек по щекам. Она выключила экран, потом снова включила его, но на сей раз увидела только надпись «Меню» и перечень функций.

Алекс опасливо ударила по двум-трем клавишам. Меню исчезло, вместо него появились слова «клиентский файл». Дрожащими пальцами Алекс попыталась нажать нужную поисковую клавишу, но промахнулась. Машина сердито бикнула.

– Алекс, вы хорошо себя чувствуете?

Она посмотрела на Джули; та, как в замедленной съемке, поставила ей на стол чашку кофе. Алекс заговорила, слыша звук собственного голоса словно со стороны:

– Да, я в порядке.

– Вы белая как простыня.

– Очень устала. Плохо спала.

– Может, вам нужно принимать таблетки… ну, вы же знаете, пока худшее не останется позади.

Алекс улыбнулась:

– Худшее уже позади.

– По-моему, вы держались очень мужественно.

Алекс почувствовала, что слезы наворачиваются ей на глаза, и зажмурилась. Но чувства кипели в ней, и в конечном счете она не сдержалась. Слезы потекли по щекам. Чужая рука сжала ее руку, и она твердо ответила на пожатие. Подняла веки, увидела симпатичное лицо, добрые глаза Джули. А ведь помощница изменила прическу: постриглась коротко, а она ничего на это не сказала.

– Извините, – произнесла она. – Хорошая стрижка.

– Спасибо.

– Можете не беспокоиться, я не брошу вас всех на произвол судьбы.

– Мы это знаем. – Джули протянула Алекс платок.

– Все в порядке. У меня есть. – Она высморкалась. – Когда кто-нибудь будет звонить, просите не задавать мне вопросы о самочувствии, хорошо?

Джули кивнула.

– И просите не упоминать Фабиана – мне так будет легче.

– Да, конечно.

Алекс опасливо посмотрела на экран. Увиденные ранее слова отпечатались в ее памяти. Четко. Безошибочно.

– Что-то я забыла, как эта штука работает… хочу найти имя этого автора.

Джули постучала по клавиатуре, и почти тут же появилась надпись: «Стенли Хилл».

– В восемьдесят втором году предлагал нам рукопись «Обращение звездочета к звездам».

– Скромненько, – хмыкнула Алекс. – И почему мы ее отвергли?

Джули наклонилась над экраном и сказала:

– Недостаточно содержательная.

– Есть десятки других агентов… Почему он и следующую рукопись присылает нам?

– Видимо, вы написали ему очень любезное письмо.

– Сомневаюсь, – произнесла Алекс.

– Хотите, чтобы я прочла?

– Нет, отсылайте не читая, скажите, что нас такие вещи не интересуют.

– Такие книги хорошо продаются, – возразила Джули. – Взять хотя бы Дорис Стоукс.[9]

– Да хоть миллионный тираж, я не хочу работать с такой рукописью.

Джули взяла папку и вышла из кабинета. Алекс проводила ее взглядом, потом снова уставилась на экран. Выключила его. «Помоги мне, мама». Эти слова не выходили у нее из головы. Она опять включила редактор, и на экране появилась та же надпись – спокойная, немигающая.

– Ты такая занятая.

Алекс помахала ладонью, разгоняя дым:

– Это ты все время исчезаешь.

Сквозь заросли своих моржовых усов Филип Мейн просунул сигарету в рот, издал неторопливый протяжный хрип с сиплым отзвуком – словно где-то вдали проходили мопедные гонки – и выпустил еще одно густое облако дыма.

– В космическом смысле?

– Нет, – улыбнулась Алекс. – В физическом.

– Брр, – задумчиво произнес он.

Она снова помахала рукой.

– Этот дым, он тебе на пользу не идет.

– Ну, это одно из немногих моих удовольствий, – сказал он своим тихим низким голосом и виновато пожал плечами. – И все же это всего лишь временное неудобство, оно продлится еще несколько тысяч лет. Пять, максимум шесть… сущая ерунда.

– А потом?

– А потом мы эволюционируем в достаточной мере, чтобы навсегда стать самодостаточными; все связи будут осуществляться с помощью телепатии и неэкспонированной пленки; мы получим радость экспонирования, которая заменит все сегодняшние социальные контакты… удовольствия и… – он показал ей сигарету, – и неудобства.

Она с улыбкой смотрела на его худую фигуру, сутулые плечи под потрепанным твидовым пиджаком, тощее горящее лицо с обвислыми усами – манифестом его образа жизни. В свои сорок с лишним он все еще был больше похож на революционера, засидевшегося в студентах, чем на ученого, написавшего три достойные, хотя и спорные книги.

– Как продвигается твоя работа?

Филип опустил голову и уставился на Алекс, словно на золотую рыбку в аквариуме.

– Нашел доказательство. Уже есть доказательство.

Он поднял бокал с вином, отхлебнул, поставил. Усы его стали похожи на мокрую тряпку.

– Какое доказательство?

– Ты узнаешь. Ты будешь поражена, девочка моя, поражена.

За разговором его лицо оживлялось.

– Хорошо, – сказала Алекс, чувствуя себя довольно потерянной.

– Неопровержимое доказательство того, что Дарвин был прав.

– Тебе удалось воссоздать вселенную в ее первозданном виде в воспроизводимом лабораторном эксперименте?

– Еще требуется кое-какая тонкая настройка, но да, боже милостивый, я видел, как оно все начиналось. ДНК, девочка моя, из двух пылинок.

– А откуда взялись пылинки?

– Из ниоткуда, девочка моя, – торжественно сказал он. – Из ниоткуда!

Официант принес показать ей камбалу, потом начал готовить филе.

Тон Филипа вдруг смягчился:

– В последние две недели твой муж был рядом?

– Ты это о чем?

Алекс почувствовала, что краснеет, увидела почти незаметное движение головы официанта – тот навострил ушки.

– Он помогал?

– Да, он держался молодцом.

– Хорошо, – без энтузиазма сказал Филип.

Она снова покраснела и покосилась на официанта. Похоже, с камбалой что-то не ладилось.

– Он все еще хочет, чтобы ты вернулась?

– Я… гм… – начала было она и запнулась.