выбивались непослушные пряди черных курчавых волос. Они, также как и слишком темная кожа и полные губы, выдавали в юноше примесь южной крови, доставшейся от наложницы-негритянки.

Молодой человек отхлебнул сладкого шербета из золотого кувшина, стоявшего на столике из черепахового дерева, и забросил в рот горсть сладких фиников. На миг он замер, подперев щеку рукой, потом схватил тонкий калам и, обмакнув его в серебряную чернильницу принялся выводить на листе китайской бумаги изящные знаки арабского письма. Закончив с этим, юноша выпрямился, держа перед собой лист на вытянутой руке, и гордо продекламировал:

— Кто рожден в красоте счастья лик созерцать,

Тому мир будет множеством граней мерцать —

Украшает шитьем для красавицы платье

И умеет изнанку душой понимать!

— Мудро сказано, мой господин, — раздался негромкий голос от дверей. Обернувшись, юноша увидел в дверях высокого мужчину средних лет, с окладистой черной бородой, обрамлявшей худое лицо. Вошедший носил темно-синий халат и чалму, украшенные золотом и драгоценными камнями, хоть и куда скромнее, чем у молодого человека.

— А, это ты, Джафар, — слегка смущенно сказал юноша, — да, вот пришло на ум только что.

— Как всегда прекрасно, — великий визирь Джафар аль-Бармаки слегка склонил голову, — я прошу простить, что отрываю повелителя правоверных от высокого искусства стихосложения, но эти двое...они ждут уже давно.

— Ах да, — юноша, словно спохватившись, ударил себя по лбу, — я и забыл, что назначил аудиенцию на сегодня. Ну, раз ждут, то пусть заходят..

Великий визирь еще раз поклонился и выскользнул за дверь, тогда как Ибрахим ибн аль-Хади, халиф и повелитель всех правоверных, откинулся обратно на подушки. Украдкой оглянувшись по сторонам, он сдвинул одну из панелей на подлокотнике дивана и достал из открывшейся ему потайной ниши изящный графин из темно-зеленого стекла, — и сделал большой глоток. Он едва успел поставить кувшин обратно, когда Джафар вернулся в сопровождении еще двух человек. Первый был, несомненно, чистокровным арабом — худой жилистый мужчина, лет сорока, в белом бедуинском бурнусе, перехваченным черным поясом и зеленой куфии, прикрывавшей голову. Второй же, куда моложе своего спутника, имел относительно светлую кожу, каштановые волосы и живые карие глаза, с любопытством озиравшие комнату отдыха халифа. Он носил узкую тунику из голубой ткани и с золотой каймой по подолу, а поверх нее — роскошный багряный плащ, также расшитый золотом. Пальцы его украшали золотые перстни, с рубином, гранатом и изумрудом.

— Досточтимый, Халид ибн-Язид аш-Шабани, — лицо Джафара подернулось мимолетной гримасой, когда он произносил имя одного из прославленных военачальников Халифата, — и Исаак Камсаракан...

— Исаак Багрянородный, — перебил визиря второй мужчина, — да простит меня халиф, но я ношу это звание по праву рождения в...

— Да знаю я , - махнул рукой Ибрахим, — ты родился когда твой отец правил Румом, сколько то там лет назад. Правда, если я не ошибаюсь, лет через пять твоего отца свергли...

— Все так, повелитель, — кивнул Джафар, — Григор Камсаракан был свергнут и казнен, когда император Кунстандин отвоевал свой трон.

— Узурпатору никогда бы не удалось это, если бы не помощь лангобардов, — горячо возразил молодой человек, — ради чего он расплатился с их королем, Гримоальдом, самим Римом и взял в жены его сестру. Никогда еще империя не ведала такого позора — варвар и потомок варваров, отдает другим варварам град Святого Петра, а сам...

— Избавь меня от ваших обид, — поморщился Ибрахим, — ты и сам собираешься вести в свою страну чужеземное войско, так что я не вижу между вами большой разницы . Скажи лучше, ради чего нам помогать тебе? Мой советник, Джафар, например, считает, что это излишняя трата наших сил.

— Кунстандин храбрый воин и талантливый военачальник, — сказал Джафар, — мы воевали с ним трижды — и каждый раз он отодвигал наши границы на восток. Шесть лет назад мы заключили мир с Румом — и я не вижу причин его нарушать. Особенно сейчас, когда от нас отпал весь Магриб, а нечестивец Яхья провозгласил себя халифом и воплощением Аллаха, — да покарает его Господь Миров за этот ширк, — и шлет в Багдад дерзкие письма, полные гордыни и богохульства. Если мы и сейчас потерпим неудачу — это лишь воодушевит Яхью, как и других мятежников от Инда до Нила.

— Поражение на пути джихада