были сомнения, что я непричастна к заговору. Боже мой, если бы я что-то знала, я бы все рассказала местным властям как на духу, но нет, вместе с юным красивым телом мне не досталось памяти.

Дверь снова лязгнула, и я резко подскочила, поворачиваясь к опасности лицом.

Я успела увидеть пропавшего в коридоре стражника, того самого, который меня сюда привел, и дверь закрылась. Я осталась один на один с каким-то мужчиной, он, застыв, некоторое время смотрел на меня, будто не веря своим глазам.

— Аглая? — с неуверенной радостью произнес он, и я поняла: это мой муж.

Глаза мои достаточно привыкли к темноте, чтобы я могла рассмотреть его и признать, что у ненормальной, с моей точки зрения, любви молоденькой Аглаи была причина. На таких статных, темноволосых, темноглазых красавцев девушки были падки во все времена. Арестантов не заставляли менять одежду, на нем все еще была форма, хотя и без эполетов, ему даже разрешали бриться, вот это непозволительно странно, мелькнуло в моей голове, а мужчина сделал ко мне несколько быстрых шагов.

— Как ты сюда прошла, в каком ты виде? — быстрым шепотом произнес он.

Я выпрямилась, сделала шаг от нар на всякий случай и изобразила нечто, похожее на смущенную улыбку.

— Мне сказали, что меня ждет беременная баба, — продолжал мужчина. Я снова не знала имени близкого мне человека. — Какая чушь, зачем мне бабы…

Он казался искренним, но я рассмеялась. Если выключить картинку с тюрьмой, старинными платьями и офицерской формой, то эту фразу говорил, наверное, каждый второй изменник.

— Звездочка моя, — прошептал он с нежностью и притянул меня к себе, а я не знала, как реагировать. Мужчина попытался поцеловать меня, и я отвернулась, выставив между нами поднятую ладонь, и, возможно, я сейчас опять допускала ошибку: ни в интонациях, ни в словах моего мужа не было ничего враждебного. Настолько не было, что я опустила ладонь и покорно приняла его ласки. Капюшон свалился, я ощутила себя будто голой.

Главное мне стало понятно сразу: в том, что он рад меня видеть, он не лжет. Когда тебе почти пятьдесят, ты иначе оцениваешь типично мужскую реакцию при физической близости, без розового романтичного флера, все же он пробыл без женщин довольно долгое время. Но поцелуй был приятен, если абстрагироваться от того, что я видела своего мужа впервые в жизни.

Я почувствовала, что меня подталкивают к постели, и это в мои планы совсем не входило.

— Мне нужен паспорт, — сказала я, глядя мужу в глаза. У меня не так много времени, а у моего мужа его катастрофически нет.

— Паспорт? — Неожиданность работает лучше, чем женские чары. — Зачем тебе паспорт, Аглая? — Он провел рукой по моей скуле, я приняла это стоически. — Тебе не нужен паспорт, чтобы ехать со мной.

Я осторожно высвободилась из объятий. Муж меня отпустил, что подсказало — он от меня чего-то ждет. Я влетела в жизнь этой маленькой семьи, и без того непростую, и собиралась ее беспощадно разрушить. Быть бесчеловечным очень легко, но не когда на тебя смотрят… с такой любовью.

На меня никто и никогда так не смотрел, и это пугало. В том, что испытывал полковник Дитрих к своей жене, были какие-то обреченность и одержимость.

А у меня не было выбора. Я не намерена заживо гнить в снегах вопреки воле, теперь уже однозначной, теперь уже моего мужа.

— Мне нужен паспорт, чтобы быть свободной от воли отца, — произнесла я, натягивая капюшон. Какого черта, господа, я не вещь, которой вы можете распоряжаться. Я в курсе, что вы иного мнения. — Я не знаю, что он задумает завтра. Я мешаю его браку с фрейлиной Дивеевой.

— Если я… — негромко, с болью проговорил мой муж. — Если я останусь жив, я увезу тебя отсюда. Неважно куда, пусть там холодно, пусть взгляд Всевидящего не падает на эти земли никогда и там обитают монстры из самой Темноты.

Я чуть отвернулась, спрятав напросившуюся гримасу. Бедная дурочка Аглая, он умеет красиво говорить. Начинающая парикмахерша Юлька с района щелкала ножницами над купившимися на гитарное бренчание девицами с подбитым глазом. Во все времена во всех мирах нет никакой разницы в том, как начинаются самые большие беды самых обычных людей.

Полковник Дитрих взял меня за подбородок и заставил взглянуть ему в глаза, и я снова начала терять уверенность. Не потому, что мне передавались чувства тела, в котором страдал мой разум, а потому, что я, возможно, не имела права крушить надежды человека, который верил в меня.

— Ты знаешь, что я не смогу без тебя.

В его голосе была скорбь, а мне не терпелось освободиться. Несмотря на работу, которая требовала близкий контакт с людьми, я не выносила прикосновений без моего разрешения. Пришлось стиснуть зубы.

— Мы давали брачную клятву, Аглая. Верь мне, все будет хорошо. Просто верь.

Я наморщила нос. Хотелось рявкнуть, но рявкнуть я могла и на отца… наверное. Просто попробовать. Все может сработать, если пытаться, я ничего не теряю, если рискну.

Есть еще ложь во спасение.

— Завтра твоя воля не будет стоить ничего, и отец отправит меня на другой конец света, — сказала я, не отводя взгляд. Лгать, когда от этого зависит твоя жизнь, несложно. Лгать человеку, который не скрывает, что он готовит тебе, наслаждение. — Мне нужен паспорт.

— Нет. — Пальцы мужа сжались на моем лице сильнее, затем он меня отпустил. — Я не отдам тебя твоему отцу или кому-то еще, Аглая. Я знаю, зачем ты нужна отцу, и ты это прекрасно знаешь. Княгиня Дивеева — отговорка. Иди, мы увидимся завтра. Или нет, но я не хотел бы, чтобы последним твоим воспоминанием обо мне стала наша размолвка.

Я выпрямилась. Зачем я нужна отцу, я понятия не имела, но у меня оставалась в запасе карта, о которой полковник Дитрих, вероятно, пока что не знал. Святой Трон и обещание освободить жен государственных преступников от брачной клятвы. Ночью я не могла ничего предпринять, но утром вряд ли кто-то мог лишить меня права посетить церковь.

Мой муж развернулся, и, больше не глядя на меня, постучал в дверь. Меня поразило, с каким достоинством он это сделал: словно это не он, а я была тут пленницей, и это он прекращал со мной свидание.

Сигнал ждали. Один из стражников увел моего