– Не стану... Аппарат самогонный сажать не буду, а отца твоего... Может, и посажу...

– Не надо... Пожалуйста...

Неотрывно глядя на Марка, Нонна расстегнула одну пуговичку на блузке, вторую.

– Эй, ты что делаешь? – пьяно вытаращился на нее Панфилов.

– Не хочу, чтобы отец в тюрьму садился...

Она расстегнула и третью пуговичку, и четвертую.

– Лучше я лягу...

– Чего?

– С тобой лягу! Во искупление отцовских грехов...

– Я тебе сейчас лягу!.. Ты за кого меня держишь!

Он пытался остановить Нонну, но не смог. Да и в том состоянии, в котором он находился, не очень-то хотелось останавливать ее. Сначала она сняла блузку, затем все остальное...

Проснулся Марк ночью, от яркого света. Посреди комнаты стояла Настя и потрясенно смотрела на него. А он лежал в своей кровати, рядом, раскрывшись, спала полуголая Нонна...

– Вот ты какой! – с обличительным презрением воскликнула Настя.

И, повернувшись к нему спиной, бросилась вон из комнаты.

Марк наспех оделся, спотыкаясь, выскочил вслед за ней во двор, но ее и след простыл... Он схватился за голову, сел прямо на землю, качнулся из стороны в сторону, как китайский божок.

Голова чугунная, во рту смрадная засуха. Слишком много выпил он с вечера, слетел с болтов, потому и сдался Нонне на милость. И тут вдруг Настя, как внезапное и необъяснимое видение... А может, и не было ее. Может, померещилось ему спьяну.

Марк поднялся, подошел к калитке. Закрыта. Если бы Настя убегала, она бы не догадалась ее закрыть... Значит, не было ее...

Проснулся он поздно утром. Нонны уже не было. В комнате порядок, на столе, вместо остатков вчерашнего пиршества, стеклянная банка с цветами. Привет от Нонны... Черт бы ее побрал!

Марк встал, потирая виски вышел во двор. Там и столкнулся с Егоровной. Она смотрела на него с осуждением.

– Что ж ты блудство развел, Марк Илларионович! С одной девкой гуляешь, с другой спишь...

– Не было ничего, – недовольно буркнул он.

Егоровна свечку ему не держала, значит, есть шанс отвертеться.

– Как же не было. Видела я, как эта утром от тебя уходила. Сияла вся, как телка после случки...

– Ну вы и сказали, Алевтина Егоровна!

– Что видела, то и сказала... И Настю видела...

– Настю? – встрепенулся он.

– Да. Ночью она приходила, под утро. Я ей калитку отворяла... Догадываюсь, что она увидела. Как ошпаренная от тебя выскочила.

– Вы ничего не путаете?

– Это ты путаешь, парень. Сам путаешь, сам и запутался... Э-эх, такую девку на какую-то выдру поменял...

– Никого я не менял...

Теперь Марк точно знал, что Настя ему не померещилась. Ему ничего не оставалось делать, как явиться к ней с повинной.

Но вместо Насти к нему вышла ее мать.

Екатерина Михайловна смотрела на него, как дикая пчела на медведя, повадившегося воровать ее мед. И язык у нее как жало:

– Что ж ты вытворяешь, морда твоя окаянная?

Такого ожесточения с ее стороны он не ожидал. Ладно, если бы извергом его назвала, а то – морда!

– Эй, эй, вы коней-то попридержите!

– Ты о своих конях думай, паршивец! Настю испаскудил, до Нонны добрался!..

– Не трогал я Настю!

– А это ты на суде скажешь!

– На каком суде?

– А на том самом... Настя из-за тебя отравилась!

– Что?!!

– Таблеток наглоталась. Из-за тебя, паскудника!

– Где она?

– В больнице! Отец повез...

Марк думал не долго. Снова, так же как вчера, пошел в правление колхоза. Но не дошел. На пути ему попался знатный бедокур Васька Выров. На мотоцикле. Пьяный в дымину. Удивительно, что вообще подчинился его требованию остановиться.

– Что ж ты, дурень, делаешь? Разбиться хочешь?

Он согнал Ваську с мотоцикла, сам занял его место.

– В участке пока постоит, – сказал он, срывая машину с места.

Разумеется, в клуб он не поехал. Отправился в город, без шлема, прав и документов на мотоцикл. И как ни оправдывайся, в состоянии алкогольного опьянения. Вчерашний хмель так и не выветрился из головы...

До города он не доехал. Сам не свой от переживаний, как собака злой на самого себя, в какой-то момент он потерял ориентацию в пространстве и не смог вписаться в поворот. Мотоцикл вылетел с дороги, остановить он его не смог, и на полном ходу врезался в дерево...

Очнулся он не скоро. Через пять недель, в палате интенсивной терапии московского института, после выхода из коматозного состояния... А еще через месяц он узнал, что Настя умерла в районной больнице. Отравление димедролом с летальным исходом. Она покончила жизнь самоубийством, по его вине...

На место происшествия Панфилов прибыл уже после того, как за дело взялась оперативно-следственная бригада из города. Гражданка Максютова не стала обращаться за помощью в поселковую милицию, сразу позвонила в РОВД, заявила об ограблении.

– Что ж так, не доверяете нам? – не скрывая своего недовольства, спросил Марк Илларионович.

Эта женщина оставила его в дураках. Равно как и районное начальство. Нет, чтобы поставить его в известность о событии до того, как бригада прибыла на место, так ему сообщили об ограблении только сейчас. И то в оскорбительно-предвзятом тоне. «Ну где этих участковых носит?»

– Что-что, простите? – вскинулась она.

И вперила в Панфилова уничижительный взгляд.

– Могли бы в участок позвонить... – с упреком сказал он.

– Я не поняла, вы чем-то недовольны? – презрительно скривилась Максютова.

Отчего кожа на ее лбу стала похожа на гофрированный картон. Удивительно, но это ее не портило. Слишком хороша она была, чтобы ее могла испортить такая мелочь. Тем более что лоб наполовину был прикрыт изящной черной стрейч-лентой.

Ей было не больше двадцати пяти, в таком возрасте женщины мало заботятся о том, чтобы выглядеть моложе. Но стремятся придать своему облику побольше лоска и сексуального градуса. Надо сказать, что Алла Сергеевна в том преуспела. Прическа, что называется, в стиль и цвет, легкий изысканный макияж, отражающий чувственность ее натуры. Красивая, грациозная, обаятельная... И стервозная...

Она была на кого-то похожа, но на кого именно, Панфилов припомнить не мог. Да и не пытался напрячь память.

– Опорный пункт в двух шагах от вас, – делая усилие, чтобы не выйти из себя окончательно, сказал он. – Возможно, мы бы смогли взять преступника по горячим следам.