Итак, Конон не мог сам проводить дочь в храм Артемиды, и тем не менее он не хотел, чтобы отъезд был отложен. А это означало, что девочке предстояло ехать в такой повозке, которую женщины из благородных семей обычно использовали для своих редких поездок в поместья.

– Мне надо будет послать за кем-нибудь из нашей деревенской прислуги, – огорченно сказала Атенаис. – Сандас слишком стар и в дороге ничем помочь не сможет. Остальные уехали с хозяином, остался один Лидий. Придется тебе ехать, Юнис.

Юнис решительно кивнула в ответ. Ей совсем не улыбалось трястись двадцать миль по разбитой дороге в тряской повозке, но ничего не поделаешь. Хозяйка не должна путешествовать без мужа, а дочь хозяев может ехать куда-либо только в сопровождении достойной женщины. Филис еще слишком молода для подобного поручения, а на Калину никак нельзя положиться.

Итак, было решено, что поедет Юнис, но ее присутствие только добавляло хлопот. Если бы Конон ехал верхом, он успел бы обернуться в оба конца до темноты. Слуги-мужчины, сопровождающие повозку, могли бы переночевать под открытым небом. Но Юнис страдала от боли в суставах, и Атенаис прекрасно понимала, что ночевка на земле не пойдет ей на пользу. Друзья Конона жили как раз недалеко от храма Артемиды, но Атенаис не была с ними знакома, да и просьба о том, чтобы предоставить кров рабыне летом, конечно, показалась бы им смешной. Клейтос, с которым Атенаис посоветовалась, был в этом уверен.

– Значит, придется ехать тебе самому, – решила она. – Они с удовольствием предоставят кров сыну своего друга, который путешествует со слугами.

Клейтосу эта идея очень понравилась. Ведь отец оставил дом на него, и теперь представился случай доказать, как хорошо он справляется со своими обязанностями. Но была еще и другая причина, не менее важная. В Афины прибыл известный математик, и Клейтос посещал его лекции, которые оказались гораздо труднее, чем он предполагал, и вот есть уважительная причина пропустить пару дней занятий и провести их в деревне.

Наконец все было готово, вещи собраны, и ранним утром, пока еще не начало припекать солнце, они отправились в путь. Клейтос ехал верхом на неоседланной лошади, которую ему подарил отец, поскольку мальчика вскоре должны были зачислить в кавалерию. В хвосте процессии брел сильный молодой слуга из деревни. В его обязанности входило подталкивать повозку в труднопроходимых местах, а в центре шел Лидий и вел под уздцы мула, тащившего повозку. По ее занавескам и пологу всем сразу становилось ясно, что путешествуют дамы из хорошего дома.

Но внутри повозки было тесно. Юнис с трудом разместилась на доске, служившей сиденьем, и пыталась устроиться поудобней между подушек, которые ей надавала Атенаис. Алеция все еще всхлипывала, пытаясь втиснуть клетку с Солоном между сундучком и стенкой повозки, в котором был весь ее нехитрый багаж: платье, теплый плащ, грубое шерстяное одеяло, булавки для волос, гребень, полированное бронзовое зеркало, подаренное Атенаис, набор ленточек, связанных Филис, красивое ожерелье из глиняных бусин, которые Калина раскрасила в яркие цвета, и, наконец, флакон с горьким лекарством, приготовленным Юнис. По ее мнению, это было незаменимое средство от всех болезней: и от простуды, и от кашля, и от боли в животе.

Занавески были не плотными, и Але удавалось в щелку увидеть улицы, по которым они проезжали. Юнис пообещала, что, как только они выедут из города, занавески можно будет совсем открыть. Девочка постепенно успокаивалась, но, стоило вспомнить о маме, которая сейчас сидела за прялкой на любимом, пыльном дворике, и снова хотелось заплакать, но нельзя же было обливаться слезами всю дорогу. Тем более, что вокруг все время происходило что-то интересное. Вот сейчас их повозке загородил дорогу ослик, груженный вязанками хвороста, который везли на продажу. Вязанок было так много, что ослика почти не было видно и казалось, что это куча хвороста двигается на четырех ногах. Никто не хотел уступать дорогу, и между Клейтосом и крестьянином, который вел ослика на веревке, разгорелась ссора. Крестьянин не понимал, почему он должен пропускать этого богатенького мальчишку, путешествующего верхом. Вокруг стал собираться народ, привлеченный шумом, и возбуждение нарастало. Ала приникла к щели между занавесками и наблюдала за тем, как разворачиваются события. В конце концов Клейтос, который чувствовал, что отвечает за безопасность женщин, решил отступить и дал знак слуге, чтобы повозку отвели назад. Крестьянин с осликом и сочувствующая ему толпа не замедлили выразить свой восторг громкими криками.

Наконец повозка выехала из города, и через открытые занавески Ала могла любоваться зелено-серыми оливковыми рощами и виноградниками, где зрели тяжелые гроздья винограда. В это время года полевых работ было мало, но то здесь, то там встречались крестьяне, направляющиеся в город верхом на осликах, которые все норовили остановиться и пощипать травку. Когда день стал клониться к вечеру, навстречу стали попадаться крестьяне, везущие домой вязанки хвороста и соломы на растопку. Впереди высилась гора Химеттос, пурпурная от покрывающего ее вереска, на которой то здесь, то там мелькали пчелиные ульи, ведь эта гора славилась тем, что здесь собирали прекрасный мед. Чайки с криками проносились над повозкой, а в вышине кругами лениво парил орел, который отсюда казался совсем маленьким. Ала постоянно приставала с расспросами к Лидию, а Юнис вцепилась в дверцу повозки, вздрагивая всякий раз, когда повозка подскакивала на ухабах.

Для Юнис это путешествие стало настоящей мукой, и Клейтос вполне разделял ее недовольство. Правда, совсем по другой причине. Он потерял кучу времени, чтобы провести неуклюжую повозку по афинским улицам, а теперь, когда они выехали из города, приходилось двигаться с черепашьей скоростью, чтобы ублажить Юнис. Но сейчас они еще ехали по хорошей, наезженной дороге, а что будет, когда они отъедут далеко от города и будут огибать гору, где дорога гораздо хуже да еще то поднимается круто вверх, то спускается вниз. Клейтос велел Лидию поворачиваться быстрее, но тот только проворчал в ответ, что если им придется еще и повозку чинить, то они и вовсе здесь застрянут.

Так они и продвигались по равнине, дорога петляла между крестьянскими домами, огибала священные оливковые рощи, пересекала пустоши, заросшие кустами можжевельника, слишком колючими даже для пасущихся коз. Местность вокруг становилась все более холмистой. Повозка то подскакивала на кочке, то ныряла в ложбину, и слуге приходилось то толкать ее вперед, то расчищать дорогу от камней, пока все остальные томились в ожидании.

На отдых путешественники остановились в долине, лежащей между горой Химеттос и морем, откуда хорошо была видна голубая гладь моря и поросшая лесом вершина Эгины. С собой в дорогу Юнис вместо вина взяла ячменный отвар, поскольку считала, что он лучше утоляет жажду в сильную жару. Отдохнув, они повернули в сторону от моря, к Бравроне, которая находилась на противоположном берегу залива.

Теперь дела наших путешественников пошли лучше. Они обогнули гору Химеттос, и местность стала ровнее. Уже наступил полдень, а им еще оставалось проехать несколько миль. Правда, Лидий сказал, что около реки дорога будет еще лучше.