Частью этой Тайны был танец медведей. Каждый месяц девочки разучивали новые движения и танцевали перед храмом в честь своей богини. Каждое па имело свое священное значение, ведь, танцуя, девочки обращались к Артемиде. Но танец одной танцовщицы обретал смысл только тогда, когда вплетался в общий рисунок. Только танцуя вместе, они могли обратиться к богине и получить от нее ответ на языке чувств.

Солон также был частью этой Тайны. У каждой девочки в храме был свой зверек или птичка, белка, скворец, кролик или голубь. Казалось, богиня с большей охотой беседовала с животными, нежели с людьми. Вот, например, Солон, который всегда сопровождал Алу, иногда вдруг склонял головку набок, потом взлетал на ветку высокого дерева и сидел там, воркуя. Ала знала, что в эти мгновения он разговаривает с богиней, но обычно, сидя на плече у девочки, он ворковал что-то ей на ушко. Казалось, птица соединяла бога с человеком.

Возможно, деревенские жители чувствовали, в чем заключается самая суть Тайны. Частенько они приходили в храм со своими простыми дарами, приходили не в праздники, не в торжественных процессиях, а по одному или семьей, когда им нужна была помощь богини. Крестьянин мог привести в храм свою беременную жену и ожидающую приплода ослицу, чтобы попросить у Артемиды помощи в благополучном разрешении от бремени для обеих. А чтобы богиня не спутала его с другими просителями, он, стоя перед алтарем, нашептывал ей о своих бедах, с которыми приходил к ней в прошлый раз, и рассказывал о своих надеждах на будущее. К богине приходили женщины, у которых умерли дети, чтобы излить свою тоску и отчаяние. Проходило время, и многие из них возвращались поблагодарить богиню, если следующие роды заканчивались благополучно.

Как много детей умирало совсем маленькими, как много боли и невзгод приходилось переносить людям. Алеция поражалась жестокости богини, и слезы часто наворачивались у нее на глаза при воспоминаниях о трагедиях, о которых она слышала в храме. Правда, когда женщины, потерявшие одного ребенка, возвращались в храм после следующих, благополучных родов, казалось, они уже не помнили о своих недавних страданиях, а их радость была еще сильнее, и они обращались к Артемиде как к своей лучшей подруге и благодетельнице.

Когда второй месяц пребывания Алеции в храме подходил к концу, из Афин приехал Лидий и привез посылку из дома. Там было второе одеяло, ведь ночи становились все холоднее, красивая шкатулка из слоновой кости с изображением танцующего медведя на крышке, связка ленточек от Филис, медовые коврижки, испеченные Юнис, и, конечно, письмо, и вот о чем там говорилось:

«Конон отправился в Дельфы, чтобы спросить совета у Оракула[15]. Он взял с собой Клейтоса. Юнис ходит с палочкой, но чувствует себя хорошо. Филис разбила большой сосуд с изображением сатира. Помни, женщины больше ценят в жизни то, ради чего им пришлось перенести страдания. Написано Калиной. Прощай».

Письмо было чудесным, и Ала снова и снова перечитывала его, особенно то изречение, которое просила ее запомнить Калина. Однажды она даже показала его Агаристе.

– Так, значит, ты умеешь читать! – Агариста от удивления широко раскрыла голубые глаза.

– Меня научила Калина. Этого хотела моя мама.

– А моя мама говорит, – возразила Агариста, засовывая в рот кусочек медовой коврижки, – что ничего нет хорошего, если женщина учится тому, что должны знать только мужчины!

– Да-а? А что твоя мама вообще делает? – сердито спросила Алеция. Она уже узнала от подруги, что ее мать не любит ни прясть, ни ткать, ведь от этого руки становятся некрасивыми.

– Мама делает лекарства. Она готовит их из разных трав, произносит заклинания, ну и всякое такое… а еще она готовит туалетную воду и притирания, чтобы кожа была нежной и красивой. Однажды мама даже приготовила любовный напиток. Она запретила мне его трогать, но я, конечно, попробовала.

– И что же случилось потом? – ужаснулась Ала.

– Да ничего. Он был таким противным, что я его тут же выплюнула.

– О-о-о…

– Понимаешь, я думала, что если выпью его, то влюблюсь в Манона, – важно заявила Агариста, – он такой красавчик.

– А кто это – Манон? – Ала была поражена до глубины души, ведь она сама еще ни разу не была влюблена.

– Это слуга моего отца. Он играет на флейте, когда приходят гости. И иногда танцует.

– Так он – раб? Нет, не может быть… ты хотела влюбиться в раба?

– А почему бы и нет? Это был бы первый опыт, знаешь, никогда не помешает. – Агариста попыталась изобразить улыбку многоопытной женщины, но не выдержала и захихикала.

– О-о-о, – только и могла произнести Ала, пытаясь осмыслить услышанное.

Агариста тем временем засунула в рот следующий кусок коврижки, любовная тема ее больше не интересовала.

Пришла зима, а вместе с ней – проливные дожди. Двор перед храмом превратился в море грязи. На улице уже ничего нельзя было оставить. Девочки целыми днями не снимали плащей и постоянно старались согреть закоченевшие ладошки и промокшие ноги у маленькой жаровни. Солон нахохлившись сидел в своей клетке и выглядел совсем несчастным. Эта грязь и холод ему явно не нравились.

Когда жрица произносила нескончаемые молитвы у алтаря Артемиды, у нее изо рта выходил пар. Танец медведей в полнолуние не танцевали, потому что шел проливной дождь. По целым дням небо было затянуто плотным слоем облаков. Из деревни почти никто не приходил. Дороги развезло, да и трудно было крестьянину в это время года выделить из своих запасов что-нибудь съестное для жертвоприношения богине.

Длинный нос у жрицы, которая присматривала за девочками, казалось, стал еще длиннее и покраснел, а на конце постоянно висела капля. У Агаристы заболело горло. Вот когда и пригодилось снадобье Юнис.

– Оно должно тебе помочь, – настаивала Ала, – ведь оно такое горькое!

Агариста покачала головой:

– Но у меня горло как болело, так и болит.

– А если бы ты не приняла лекарства, было бы еще хуже!

– А может быть, и лучше! Вот я не буду его больше пить, и посмотрим, лучше мне будет или хуже! – сердито ответила Агариста.

– Ну и ладно…

– Ох, как мне домой хочется.

Ала ничего не ответила подруге и, уронив голову на руки, горько заплакала. А когда Агариста спросила, хочет ли девочка вернуться домой, она горестно покачала головой.

– Нет, просто я вспомнила кое о чем… о чем я не хочу думать… только не сейчас… – И она снова начала всхлипывать.