– До встречи, миссис.

– Вы уходите, доктор?

– Я зайду к вам завтра утром, не стану вас отвлекать от беседы. Прекрасного дня вам и Адольфу Добельмановичу.

– До свидания, доктор Браун.

Когда Фредерик поднялся на четвертый этаж, то первым делом отыскал санитара Гарри и спросил у него – кормил ли тот его пациента, как он ему велел.

– Да, все, как вы сказали. Я его только что покормил завтраком.

– Прекрасно, Гарри. Продолжайте в том же духе и помните, что это очень важно.

– Я понимаю, доктор Браун.

– Можете открывать дверь.

– Как скажете.

Санитар достал из кармана ключ и отворил дверь. Фредерик включил свет.

– Здравствуйте, Безымянный.

– Доктор Браун, не ожидал встречи с вами сейчас. Вы говорили, что придете к вечеру.

– А сейчас, по-вашему, что? – спросил Фредерик, присаживаясь на стул.

– Сейчас утро. Самое длинное утро в моей жизни. Знаете, здесь время идет по-другому, не так, как у вас. Один час в этой рубашке и повязке на глазах мог бы вам показаться вечностью, доктор Браун.

«Проглотил наживку. Прекрасно», – довольно улыбнулся доктор, а затем принял серьезное выражение.

– Вы правы, Безымянный, мне показалось, что вечер – не самое подходящее время для разговоров с вами. Утро длинное, успеем и поговорить, и отдохнуть друг от друга. Так что вы скажете мне о кафе «Хобот альбатроса»?

– Какое-то странное название, доктор, не находите? Такое мог придумать только человек изощренного склада ума. Сейчас же представляется птица с длинным слоновьим хоботом.

– И?

– Что «и», доктор? Я понятия не имею о кафе «Хобот альбатроса».

– Я сейчас разговариваю с Ричардом Ло?

– Вы сказали, что Ричард Ло умер от сердечного приступа вчера утром, и обвинили меня в том, что я украл его имя и присвоил его себе.

– Значит, помните, о чем мы до этого говорили. Хорошо. Это уже что-то… Нет, я не обвинял вас в краже имени, у меня есть одна достаточно смутная версия по поводу вашей причастности к смерти этого писателя. Но я не могу ее ни подтвердить, ни опровергнуть. Потому эта версия – всего лишь догадка, и мне пока рано вас в чем-либо обвинять, Безымянный.

– Каким образом я могу быть причастен к смерти какого-то неизвестного мне писателя и поэта, доктор?

– Хорошо, Безымянный. Вы действительно сейчас правы! Честно признаться, мне самому все время кажется, когда я разговариваю с вами, что я постоянно захожу в тупик. Может быть, вы поможете мне найти выход?

Его собеседник немного помолчал, а затем сказал:

– Я попробую.

– Буду вам очень признателен за помощь. Давайте взглянем на эту странную ситуацию, так сказать, со стороны третьего лица. Без перехода на имена и личности… В общем, разговаривают двое взрослых сорокалетних мужчин в закрытой комнате. Один говорит другому, что ему на самом деле восемьдесят лет и он сидит сейчас на центральной улице Рима, пьет кофе с виски и печатает на пишущей машинке свою замечательную предсмертную поэму. А в конце диалога уверенно заявляет, что скоро умрет. Представили себе картинку, Безымянный?

– Да, хорошо представил, доктор.

– Замечательно. Продолжим… Тот мужчина, который внимательно слушает своего собеседника, не верит ни единому его слову, так как ясно видит перед собой достаточно крепкого мужчину средних лет, который лежит в смирительной рубашке с повязкой на глазах. Он не видит старика-поэта и, разумеется, не верит в его скорую кончину. Но вот наступает вечер, и по телевизору сообщают самую обыкновенную новость, что в Риме действительно умер старик, который творил свои шедевры под псевдонимом Ричард Ло. Он скончался от сердечного приступа, глядя на новый источник своего вдохновения – итальянку с родимым пятном на шее.

Что вы можете сказать по этому поводу, Безымянный?

– Что я могу вам сказать? Дайте мне подумать, доктор.

Безымянный замолчал, и пока он безмолвно думал, доктор Браун заметил одну странную вещицу в этой палате – это был маленький оловянный солдатик.

Он был едва заметен при тусклом освещении, маленькая фигурка стояла в темном углу комнаты, за спиной у лежавшего на полу пациента.

– Безымянный, это вы поставили того солдатика, что за вашей спиной, в угол?

– Что за солдатик, доктор? Не понимаю, о чем идет речь.

– Я о маленькой статуэтке в конце комнаты. Так это не вы ее туда поставили? Странно, что я ее не заметил раньше.

– Я ничего не ставил туда, доктор Браун.

– Понятно. Так что вы надумали?

– Я думаю, что вам приснился дурной сон. Вам нужно больше отдыхать и меньше думать. Я стараюсь не думать вообще, когда нахожусь в одиночестве.

Фредерик другого и не ожидал услышать от своего собеседника. Ему даешь слово, чтобы он сказал тебе, где искать выход, а он заявляет, что повсюду тупик.

– Да, это, наверное, был дурной сон, Безымянный. Вы правы! А скажите мне, как это вы стараетесь не думать? У вас есть методика или вы практикуете…

– У меня нет методики, доктор Браун. Когда я открываю глаза, то не думаю ни о чем. Когда закрываю глаза, то думаю обо всем.

– Сейчас ваши глаза открыты или закрыты?

– А как вы думаете, Фредерик, если я сейчас отвечаю на ваши вопросы?

Общение с этим тихим и безобидным пациентом отнимало у доктора Брауна много сил. Безымянный не иначе высасывал из своего собеседника всю энергию, весь заряд. Когда Фредерик покидал палату, то чувствовал себя намного лучше, словно вдохнули в него все, что отобрали, словно открыли окно в душной комнате и дали глотнуть обыкновенного прохладного воздуха.

– Гарри, скажите, вы приносили в палату моего пациента оловянного солдатика?

– Нет, доктор Браун.

– Может быть, он попросил вас принести под каким-либо предлогом или…

– Я клянусь вам, что никакого оловянного солдатика в эту палату не приносил!

– Я вам верю, хорошо. А не обратили ли вы внимания на эту фигурку сегодня, когда кормили моего пациента?

– Нет, я не видел ее. Кроме стола и мертвого тюльпана, больше ничего в этой комнате не было. А где она находится?

Похоже, Гарри был в недоумении.

– Забудьте… Кормите его, как я вам сказал, не забывайте!

– Вы уже трижды это повторили, доктор Браун. Я бы и с первого раза вас прекрасно понял.

– Спасибо, Гарри. Я сегодня больше не приду. До свидания!

– До свидания, доктор… Погодите!

Он внезапно остановил уходившего прочь Фредерика.