Широкие и полноводные, эти две реки протекают через южную часть России и впадают в Черное море. Как раз с берегов Черного моря Ясон привез золотое руно. Ифигения проследовала через темные воды Пропонтиды по направлению к уготованной ей земле. Греки на его берегах основывали свои города. Остатки Ольвии, расположенной в устье Буга, слегка возвышаются над водой и однажды могут стать такой же археологической сокровищницей, как Геркуланум и Помпеи.

На противоположной стороне Черного моря, около Трапезунда, закончилось путешествие греков, описанное в «Анабасисе» Ксенофонта. На берегах Понта Эвксинского правил Митридат VI Эвпатор. До тех пор пока его не разгромил Помпеи, у Рима не было более опасного противника после Ганнибала.

Здесь ссыльный Овидий оплакивал лавры, пиры и оставшихся в далеком Риме друзей; название Овидиополис служит напоминанием о его ссылке.

Здесь скифы и сарматы сходились в битвах, о которых в исторических источниках не осталось никаких или почти никаких свидетельств. Здесь также расположена крепость Очаков, возле которой во время русско-турецких войн барон Мюнхгаузен летал на пушечном ядре. Здесь Арман дю Плесси, граф де Ришелье, по желанию Александра I, построил совершенно новый город в классическом русском стиле. С пьедестала своего монумента он смотрит вниз на знаменитые двести ступенек, ведущих к гавани; там же в 1905 году случилась революция.

Возле Николаева, где мы пересекали Буг, мы нашли первое свидетельство того, что Тимошенко начал отступать еще поспешнее. На полях, раскинувшихся вдоль реки, стояли тысячи хлебоуборочных комбайнов, широко использовавшихся в украинских колхозах. Русские вынуждены были их просто бросить.

Мы разместились в селе, расположенном к северу от Николаева, или к западу от Буга. Раненых было немного, и те, которые к нам поступали, получили ранения во время штурма крепости Очаков. Мы получили распоряжение, согласно которому все расположенные в этом районе части должны оказывать помощь местному сельскому хозяйству. Наше село входило в состав колхоза, которому принадлежало около 15 тысяч акров земли. Первым делом нам пришлось с помощью лошадей убрать комбайны, брошенные вдоль реки в районе Николаева; затем мы убедили крестьян завершить уборку урожая, которая была прервана войной.

Крестьяне вскоре обратились к нам с просьбой о выделении им запасов зерна на зиму. Крестьянское мышление отличается конкретикой. Они опасались, что в обстановке общей неразберихи об их нуждах просто забудут. При советской власти каждому члену крестьянской семьи полагалось по 7 пудов пшеницы – примерно 250 фунтов. В то время мы сами себя считали освободителями, и мы выделили по 15 пудов на человека.

Следующей проблемой была соль, крестьяне куда-то уезжали в поисках ее. Большинство из нас впервые слышали о том, что скот не может жить без соли. Но где мы могли ее найти?

Куда пропал Самбо? Самбо был оснащен громадной коллекцией разного рода пропусков и паролей. Если бы служба безопасности арестовала его за пределами расположения его части, и Самбо заявил бы, что он искал соль для крестьян, мы, вероятно, больше никогда бы его не увидели – но через несколько недель получили бы извещение, что он арестован за самовольную отлучку. Через два дня он вернулся. Он обнаружил солеварню на побережье, и там этот драгоценный товар лежал целыми кучами. Это известие произвело сильное впечатление на крестьян, и они начали испытывать к нам чувство доверия.

Регулярно, с интервалом несколько дней, мы проводили собрания на каменных ступенях церкви, во время которых крестьяне могли излагать свои просьбы или жалобы. Судебные тяжбы также представлялись на наше рассмотрение. Так, например, женщина вернулась в село, чтобы вновь вступить в права владения своим домом. Ее муж был арестован НКВД и расстрелян без суда и приговора. Их дом был конфискован. Его купил другой крестьянин и заплатил за него 100 рублей.

Первым делом мы объявили о том, что казни без суда и конфискации являются незаконными. Требование вдовы о возврате ей дома было признано обоснованным. Собравшийся народ встретил это решение одобрительным гулом.

Но тот крестьянин, который купил дом, настаивал на том, что он приобрел его на законных основаниях. Без сомнения, он был прав. Явный конфуз! Что нам было делать?

Крестьяне выжидающе смотрели на меня. Я посмотрел на Германна и понял, что его осенила какая-то идея. Он засунул руку в карман, вынул из него банкнот в 100 марок, отдал его крестьянину и сказал:

– Это компенсация из фондов нашей роты!

Все засмеялись. Справедливость была восстановлена.

Затем мы приступили к распределению коров среди крестьян. Впервые они стали их личной собственностью. Это уже было достижение.

Перед моим взором предстала одна пожилая крестьянка. Благодаря солнцу и ветру кожа ее лица приобрела коричневый оттенок, его избороздили тысячи морщинок. На меня смотрела пара ясных, проницательных и дружелюбных глаз. Наверняка ей было уже за семьдесят. На ее юбке все еще можно было различить следы вышитых узоров, некогда характерных для национального костюма этой чудесной страны. Я слышал, что она знает так же много народных сказок, сколько морщинок можно было насчитать на ее лице. Никогда, даже в царские времена, у нее не было большего богатства, чем одна коза. Мы дали ей корову. Ее лицо просияло. Она посмотрела на свою корову. Внимательно ощупала ее вымя. Затем она благодарно кивнула и подозвала к себе маленького мальчика. Судя по виду, ему было не больше 4 лет, но, подобно взрослому крестьянину, он схватил корову за поводок и увел ее прочь. Это была настолько умилительная картина, что даже пожилые крестьяне с длинными бородами начали улыбаться и одобрительно бормотать. Довольная старуха разговорилась и сообщила мне, что она одна воспитывает троих внуков. Их отец был арестован, а их мать, которая отправилась на его поиски, бесследно исчезла.

Вот она стоит передо мной, воплощение матери – России, согбенная под тяжестью годов и жизненных испытаний, но с горящим сердцем и непоколебимой верой в высшую справедливость. Она распрощалась с «господином» командиром с легким изяществом и в заключение сказала:

– Благослови Господи ваше превосходительство!

Крестьяне опять выразили свое одобрение.

На следующий день мы похоронили младшего лейтенанта, которому всего было 17 лет. Он получил ранение в грудь. Я запомнил его очень хорошо. Он был из числа тех пациентов, которые вскоре поняли, что мы ничем не сможем ему помочь. Когда мы подняли простыню, под которой лежало тело, чтобы забрать его документы и ценные вещи, мы увидели перед собой прекрасное лицо с тонко выточенными чертами, такое же прекрасное, как и лица юношей на греческих стелах.

Все село принимало участие в похоронах. Женщины так оплакивали этого юношу, как будто это был их собственный сын. Пришел и полковник Рейнхарт; ему было очень жалко парня. Пока капитан произносил речь, мы стояли в строю в своих стальных шлемах под палящим солнцем, нас окружали скорбные женщины, у них по щекам текли слезы. Когда раздались залпы прощального салюта, среди крестьян началась паника – они были незнакомы с подобным обычаем, – но мы их успокоили. На могилу они положили охапки цветов, сорванных в их собственных садах, а затем торжественно пообещали нам, что всегда будут ухаживать за могилой.